> Все книги  >

> Оглавление >

15. Против ветра

То, что сделали братья и сестры первого столетия, просто замечательно! Группа из 11 работающих человек, без образования и денег, почитаемые за ничто в своем обществе, живя на задворках Римской империи, без какой бы то ни было финансовой и моральной поддержки, создали движение, через короткое время охватившее тысячи и тысячи. От Господа они приняли Его завещание, чтобы каждый старался привести ко Христу других. Обращение всего мира ко Христу было единственным желанием первой церкви. Это было целью всех и каждого в отдельности. Во-первых, нужно было проповедовать среди своих, как это происходит обычно среди недавно обращенных. В Деян.6 говорится, что Апостолы не могли оставить своего благовестия ради чисто хозяйственных дел, а потому и перепоручили это избранным братьям. Из чего ясно – старейшинам экклесии должно проповедовать. Сравнивая церковь первого столетия с экклесией Христадельфиан наших времен видно, что наши старейшины занимают почетные административные посты… Точно так же, как это принято и во всем мире.

У нас есть склонность мысленно отделять верующих первого столетия от себя, мол, они были таким, какими они были, а мы совсем другие. Они сделали так много, чего мы не сможем повторить никогда. И так, по отношению к любому историческому событию – любое из них не очень-то касается нас лично. Мы можем сожалеть о том, что вдохновение, дарованное им, ныне не дается нам. Мы полагаем, что то, что для нас невозможно, было легко и доступно другим. И особенно это касается проповедования. Успех братий первого столетия может рассматриваться нами просто, как древняя история, а не как призыв, делать то же самое. Хочу предложить три логических связи.

1.        Бог хочет, чтобы все спаслись. Сила спасения – в благовестии, в Евангелии, призывающем людей к Богу. Желание Бога человеческого спасения и способность благовестием призывать людей ничуть не изменились с 1-го столетия.

2.        В первом столетии существовали серьезные препятствия для распространения Евангелия. С человеческой точки зрения ни религия тех времен, ни культура не благоприятствовали широкому благовестию, и все же, несмотря ни на что, оно разошлось по всему миру.

3.        Какими бы ни были препятствия для благовестия в наши дни, они намного меньше тех, которые были в первом столетии, к тому же нам доступно многое из того, что не было доступно нашим первым братьям. Ранняя церковь писала Новый Завет не как историческую книгу, а как наставление, как руководство для нас.

А потому стоит задаться вопросом, почему наше благовестие не столь успешно, как то было в первом столетии? Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно не только сравнить их способы благовестия с нашими, но задуматься и о других причинах. Для начала же, давайте посмотрим на то, что стояло на пути первых благовестников.

Препятствия для роста Христианства

1.       Соблазн креста

Крест был безумием для язычников и соблазном для Иудеев. Для Римского мышления понятие креста было ужасающим, словом, которое было невыносимо слышать. И это понятие было связано исключительно с рабами. Обратите внимание на то, что писали в те времена(1).

-         Цицерон писал: «Само слово «крест» было чуждым и очень далеким для Римского гражданина, для его мыслей, глаз и ушей. Ибо крест никоим образом не относился, и не мог относиться к нему… о нем даже не упоминали, настолько крест не соответствовал понятиям Римского гражданина и свободного… твои почести (т.е. Римского гражданина) охраняют человека от… ужаса креста».

-         Сенека Старший в «Полемике» (Controversiae) пишет о выходе замуж дочери господина за раба. Он пишет о ней, как вышедшей замуж «за распятого». Таким образом получается, что в то время «распятие» было синонимом слову «раб». Над отцом этой девушки насмехались: «Если ты захочешь найти родственников своего зятя, пойди к кресту». Для нас сегодня трудно понять, как тогда могли видеть раба настолько ниже человека. Связать себя с крестом тогда было позором и чем-то из ряда во выходящим.

-         Ювенал в «6-й сатире» пишет о жене, приказывающей своему мужу: «Распни раба». «Но какое преступление достойное смерти совершил он? - спрашивает муж, - ведь ничто так долго не длиться, чем человеческая жизнь на древе». Она отвечает: «Как же ты глуп! Как ты можешь называть раба человеком?»

Чувство позора, связанное с крестом, присутствовало и у Иудеев. Любой, повешенный на дереве, почитался за проклятого Богом (Вт.21,23). Юстин Мученик в «Разговоре с Трифоном-иудеем» пишет о том, как Трифон отрицал Христианство: «Мы понимаем, что Христу надлежит пострадать… но чтобы Он бы распят, чтобы Он умер такой постыдной и позорной смертью, смертью которая проклята законом… Убедите нас в этом, ибо мы совершенно не можем принять такого»(2). Также в «Апологии» Юстин Мученик пишет: «Они говорят, что наше безумие состоит в том, что мы помещаем распятого человека на второе место после вечного Бога». Римляне также насмехались: как можно следовать за распятым?! Есть карикатура, на которой нарисован распятый человек с головой осла. Осел был образом рабства (вспомните, как Господь въезжал в Иерусалим на осле). Саркастическая подпись гласила: «Алексаменос поклоняется Богу».

2.       Отказ от кесаря

 «Царство Божие» было революционным понятием, ибо в то время не разрешалось говорить ни о каком другом царстве, кроме царства кесаря. Наши же братия благовествовали Евангелие Царства Божия. Все, принимавшие его, неизбежно подвергались гонениям: изгнанием из торговых союзов, потерей работы и социальных привилегий, опасности дискриминации своих детей. Давид Бош замечает: «Христиане исповедают Иисуса Господом господствующих – весьма революционная идея, какую только можно себе представить, в Римской империи». Во времена Нерона Христианам запрещалось пользоваться монетами с изображением на них кесаря. А потому было невозможно, не приняв изображение зверя, ни покупать ни продавать,. Точно, как в Откр.13,17. В следующем стихе дается число 666 для этого человека-зверя, которое составляет сумму из букв «Кесарь Нерон»! Как бы эти стихи и подсчеты не соответствовали католицизму и его гонениям, не остается никаких сомнений, на кого указывало это число первым братьям. Позже божественного поклонения для себя стал требовать кесарь Домициан. Апостол Иоанн пишет, как Фома называет Господа Иисуса своим Господом и Богом, что было совершенно противным тому, что приказывалось кесарем. Нельзя было одновременно поклоняться и Господу и кесарю. Домициан требовал, чтобы его называли «Господом», а это было невозможно для Христиан. Похоже, что многое в Откровении посвящено именно этому – отказу поклоняться кесарю в первом столетии, отказу обожествлять Римских императоров под страхом гонений (Откр.13,4; 14,9,11; 16,2; 19,20). «Во времена гонений Нерона, быть Христианином означало принадлежать преступной группировке, и Христиане (не в пример другим религиям) наказывались только за то, что они были Христианами» (Tacitus Annals 15.44.5; Pliny Letters 10.96.2-3). «Их преступлением было то, что они не хотели поклоняться никакому другому богу, кроме их собственного, включая сюда и то, что греки окрестили «атеизмом». Отказ приносить жертвы языческим богам и обожествлять Римских императоров воспринимался как угроза установленным связям между народом и богами» (J.L. Mays, Editor, Harper’s Bible Commentary, (New York: Harper and Row, 1988). И хотя в наше время противостояние между верующими и зверем не так велико, каким оно было в первом столетии, суть конфликта остается той же, а потому и касается нас.

3.       Положение женщин и рабов

Общество первого столетия было построено по принципу ойкумены, по принципу домостроя. Все члены «дома», родственники и рабы, должны были во всем, в том числе и в религии, следовать и повиноваться главе дома. Неповиновение для рабов могло закончиться смертью. Призвание же Христово было очень личностным, хотя в то время о единичном обращении ничего и не слышно. Обычно, обращение главы дома означало автоматическое обращение всех остальных челнов дома. Для истинного же Христианства такое правило было совсем не обязательным, ибо Господь учил, что раб должен стать во главе, и что именно «ничего не значащие» должны судить между братьями (1Кор.6,4). Старейшины (пресвитеры) дома экклесии, как говорил Павел, должны были избираться по своим духовным качествам. Нами не замечается резкость этих учений для того времени. Даже, если не все из обращенных были рабами, подавляющее большинство из них зависело от работодателей, дававших им средства к существованию. Мастеровые, как правило, принадлежали гильдиям, где обычно существовал языческий культ поклонения идолам, что было непозволительно Христианам. Рабы же, естественно, не имели никакого права на веру, отличающуюся от веры того дома, которому они принадлежали. Все в первом столетии было против распространения истины среди бедных. И все же истина росла и процветала, переходя из одного города Римской империи в другой. Римляне позволяли поклонение разным местным богам (у каждого города был свой бог покровитель), если это поклонение не мешало поклонению императору. И все же писавшие Новый Завет говорят об экклесии, как о самостоятельном, независимом городе, в котором поклоняются одному истинному Богу (Еф.2,19; 3,20; Евр. 12,22; 13,14; Откр.21). Писавшие по вдохновению эти строки, должны были хорошо сознавать последствия. Дух Божий мог не вступать в такое открытое противостояние с этим миром, и все же между ним и народом Божиим прокладывается непреодолимая пропасть, о которой так открыто говорится в Новом Завете.

Совершенно ясно видно, что несмотря на то, что женщинам не дозволительно было учить братьев, они все же учили – учили либо неверующих, либо, как мы полагаем, других сестер. Для многих, живших в то время, благовествовавшая женщина была объектом анафемы. «От всеобщего обозрения у честной женщины должна храниться не только рука, но и голос, ибо она должна стыдиться быть услышанной… она может разговаривать либо со своим мужем, либо через него» (Plutarch, Advice to Bride and Groom 31-32). Совет же «учиться в безмолвии» был прямым вызовом женскому долгу верить в то, во что верил ее супруг, уделяя больше внимания домашнему хозяйству, нежели богословским вопросам. Так и одобрение Господом Марии, больше чем Марфы, шло в разрез обычаям и различиям по половому признаку тех времен. Вне всякого сомнения Христианки первого столетия были более свободны, нежели верующие женщины какой бы то ни было другой религии.

4.       Трудности Римских граждан

В Фессалониках и Филиппах сильное противостояние проповеди Евангелия было вызвано тем, что благовестие призывало поклоняться другому царю, не кесарю, а Иисусу, тем самым сильно отличаясь от имперских культов (Деян.16,21; 17,7). Так оно и было, ибо Христианство говорило, что обращенный становился членом нового, духовного Израиля. При этом не имело никакого значения, кем он был: Иудеем ли, Римляном ли или язычником. Обращенный вливался в общую массу Христиан, ничем не выделяясь от них. Для Римского гражданина добровольно стать гражданином, жителем духовного Израиля, членом изгоев и рабов еврейского общества, было очень нелегко. Не участвовать в поклонении императору, было опасно, ибо Римский гражданин, в таком случае, мог потерять все. Плиний писал, что Христиане поэтому «не могли, им не дозволялось, участвовать в социальной жизни общества». На них смотрели, как на живущих по истине Христадельфиан: немного странные, необщительные, сторонящиеся мирских удовольствий, а потому и подвергающиеся косым взглядам тех, кто не отказывает себе в этих удовольствиях. «Христианину не к лицу посещать гладиаторские бои, игры и представления. Ему не к лицу читать языческие книги. Он не должен числиться среди воинов, ибо тогда он может попасть в положение, которое не соответствует ни его правилам, ни его положению во Иисусе Христе. Ему не к лицу быть художником или скульптором, ибо эти занятия порождают идолопоклонство. Не может он быть и учителем в школе, ибо тогда он будет вынужден рассказывать ученикам аморальные истории об языческих богах. Христианину следует остерегаться заключать деловые сделки, ибо при этом необходимо произносить клятву, которую Христианин никогда не произносит. Ему не к лицу государственная служба, ибо и там присутствует идолопоклонство… и так далее»(4). Римляне смотрели на любого вне Римского мира, или на не принимающего Римских законов, как на варвара, тогда как благовестие призывало Римских граждан оставить все эти взгляды вместе с законами. Так Рамсей пишет: «Для Римлян человечеством было не все человечество вообще, а только живущие в Римском мире, живущие по Римским законам и правилам. Всё остальное было врагами и варварами. Получается, что Христиане были врагами цивилизованного человека, врагами обычаев и законов, по которым жило цивилизованное общество… они производили разделения в семьях, возбуждая детей против родителей»(5).

Римский взгляд на вещи, как кажется, нарочно подвергался сомнению в благовестии Нового Завета, ибо утверждали ценности Царства Божиего и Господа Иисуса, которые были диаметрально противоположны ценностям царства Рима и его господ.

 

Римская империя

Царство Господа Иисуса

Динарий, монета бывшая в обращении во времена Иисуса, имела надпись: «Tiberius CAESAR DIVI AUGusti Filius AUGUSTUS Pontifex Maximus». Из которой следовало, что кесарь – сын божий.

Господь Иисус был Единственным Единородным Сыном Божиим. Из чего следует, что не было больше единородного сына Божия, кроме одного истинно Сына Его (Ин.1,14,18; 3,16,18).

Кесарю нужно было поклоняться, как Богу. После смерти Юлия Цезаря (кесаря), его стали называть «Божественным Юлием». Впрочем многие другие кесари были «воскрешены» на небесах, получив «Божественное» положение.

«Но у нас (подчеркивается) один Бог Отец… и один Господь Иисус Христос» (1Кор.8,4-6). Звучит совершенно противоположно, как и все учение Нового Завета о воскресении Христовом и последующем Его славном обожествлении.

Римский проконсул должен был именоваться «спасителем».

Есть только один Спаситель, Господь Иисус.

«Господь – это кесарь», - говорилось в Римской империи. Плиний писал, что он признает отказ признавать общепризнанное положение императора за преступление достойное наказания смертью.

У нас есть только один Господь – Иисус Христос – Иисус Мессия, презренного и странного еврейского народа.

Римское представление о религии позволяло любому народу иметь своих собственных богов, если при этом соблюдался культ поклонения императору.

В Рим.3,29 ясно говорится, что Бог Израилев был также Богом и язычников. А это резкий контраст представлениям Римлян о Боге Израилевом, Которого они ставили наравне со всеми другими национальными богами.

Кесарь был царем над многими царями и господом (господином) над многими другими господами.

Этому в 1Тим.6,15,16 мы видим прямой вызов, ибо там говорится, что есть только один Господь господствующих и Царь царей – Иисус Христос.

Многие слова, относящиеся к поклонению кесарю, намеренно использовались в Новом Завете с той лишь разницей, что они относились исключительно ко Христу, показывая и доказывая их единственно правильный смысл. Так всем было хорошо известно, что такое «евангелие» – понятие определявшее благие (хорошие) вести с поля сражения, принимая которые, следовало благодарить и восхвалять за них кесаря. Поклонение императору под этим словом подразумевало так же возвещение народу не только о победах кесаря, но и о его дне рождения, о его вступлении на престол, о его спасении, дарованном им его народу…

В Евангелии от Марка греческое слово «евангелие» употребляется с особенным окарсом, дабы лучше выделить разницу с тем, как оно использовалось в поклонении императору. Это – благие вести о рождении, победе, воскресении и Царстве Господа Иисуса, «евангелие», призывавшее людей к самопожертвованию.

Большая семья (дом) императора именовалась, в соответствии с именем самого императора, особым именем. Так во времена императора Августа, все его далекие родственники и преданные рабы, назывались Августинами. Было большой честью принадлежать к императорскому дому и носить его имя.

Наименование «Христиане» было придумано в Антиохии, как пародия на Римский обычай. Эти люди имели честь принадлежать другому имперскому дому, были родными и рабами другого императора, имя которому Христос. Это имя было открытым вызовом существующей имперской системе.

Некоторые кесари, такие как Гай, Нерон и Домициан считали, что они заслуживают божественных почестей не только после смерти, но и при жизни. А потому хотели, чтобы их и принимали как посредников между богами и Римскими гражданами.

Те места в Новом Завете, где говорится и высочайшем положении Христа, были написаны не только для того, чтобы приверженцы Троицы имели так называемые «доказательства». Они преднамеренно писали о «превознесении» Господа Иисуса, о том, что только Он один стал Божеством и вознесся после Своей смерти, и как Он, даже при жизни, был достоин поклонения, которое достойно одному лишь Богу, Которого Он являл, быв образом Отца Своего Небесного. И что только Иисусу, а не кесарю, была дана настоящая власть не только на земле, но и на небесах. Что только Он один, а не кесарь, был посредником между Богом и человеками. Да и Сам Господь, говорил, что кесарю нужно было отдавать честь, но не поклонение.

Имена Римских императоров требовали к себе большого уважения. Культ поклонения императору в первом столетии был очень си­лен.  Однако в Откр.13,1 имена глав зверя, в то время относящиеся к Римской империи первого столетия, названы именами богохульными. Давать Божест­венные имена императору для Иудеев и Христиан, означало богохульство (Дан.11,36; 2Фес.2,4). А та­кое должно было ставить Апокалипсис вне закона. Задумайтесь о том, как ясно сказано о зле поклоне­нию императору в Откр.13, об одной из голов, что было противоположно истинному Христу. Как и Агнец, который был убит, и после воскрес (Откр.5,6), зверь также исчезает, но потом оживает вновь (Откр.17,8). Это место можно отнести к вполне определенным историческим событиям, к таким, как убийство Цезаря и исцеление империи при Августе; или же с легендой о Нероне, по кото­рой верили, что он был оживлен из мертвых. Чу­десное исцеление зверя побуждает к восхищению пред ним и возбуждает обожание к нему и дракону (Откр.17,8). И это – намек на быстрый рост культа поклонения перед императором и готовность сле­довать аморальным примерам императоров. Зверь, выходящий из земли (Откр.13,11-18), похоже, го­ворит о культе поклонения императору, ставшим столь популярным в Римской империи, и говорит голосом дракона (ст.11), от которого он получил всю власть, стараясь быть похожим на Агнца (ст.12,13). Похоже, что это – олицетворение анти­христа, воплотившегося в языческом священстве, понуждавшем всех поклоняться императору. Из этих размышлений можно видеть, насколько ради­кален был Апокалипсис для первого столетия.

«Образ зверя» (Откр.13,14) должен был быть об­разом обожествленного Римского императора. «Рана от меча» (Откр.13,14), возможно, намек на смертельную рану, нанесенную самому себе Неро­ном в 68 г. по Р.Х. Нерон «ожил» во времена гоне­ний при Домициане (Tertullian, Apol. 5). Обратите внимание на то, как раненый и умерший «зверь», вновь оживет (Откр.17,8). И все это – иносказание о том, что произошло с Нероном. Образность повест­вования дает картину воплощения империи в одном человек, в императоре.

Зверь в Откр.17,3 был преисполнен «именами бо­гохульными». Заметьте, что не только на головах (Откр.13,1), но он был весь в них. Т.е. всю импе­рию целиком удовлетворяли высокие звания импе­ратора, которые до сих пор еще можно встретить на уцелевших фресках, скульптурах и монетах. Золо­тая чаша блудницы (ср. Откр.18,6 с Иер.51,7) была наполнена идольскими культами и римскими поро­ками, что совсем не подобает красоте и великоле­пию убранства жены. А потому эти пророчества были открытой критикой Римской империи, среди которой находилась первая экклесия. Рим говорил, «сижу царицею». И главным грехом Рима, впрочем как и всех языческих империй, является убеждение, что все их достижения ни что иное, как их собст­венные заслуги и ни чьи больше. И, пожалуйста, обратите внимание, что рассматривая исполнение пророчеств Апокалипсиса в первом столетии, я совсем не исключаю их исполнения и в дальнейшем ходе истории, как и в последние дни.

Таким образом изображение Римской империи предстает пред нами в ужасном виде. Но это был тот мир, в котором жили и возрастали первые ве­рующие. Другого мира они не знали. И все же От­кровение призывало их выйти, бежать из этого Вавилона (Рима), т.е. отказаться соучаствовать в Рим­ских грехах. Павел понимал образность такого вы­хода (1Кор.5,10). Как и мы понимаем его, и также видим всю беззаконность окружающего нас мира, а потому, по совету Апокалипсиса, выходим из него. Описание Римской торговли в Откр.18 говорит о кажущейся устойчивости Римской экономической политики, охватывающей и принимаемой во всем мире. И все-таки она рухнула при Божественном осуждении. Также обратите внимание на то, как все это подходит к Иерусалиму, в городе антиподе Риму, однако в котором происходили те же самые мерзости, а потому и подлежащие тому же осуждению.

По-моему печати и чаши Откровения настолько прочно связаны с Гефсиманским пророчеством и с событиями 70-го года по Р.Х., что просто невозможно пропустить толковать Откровений с этой точки зрения. А это значит, что Апокалипсис был написан незадолго до 70 года. Главное, о чем в нем говорится то, что верным необходимо противостать поклонению императору и отделиться от окружающего их мира. Вся книга Откровений может читаться с мыслью о противопоставлении между Христом и кесарем. И это оправдано тем, чтобы сильнее дать понять, что третьего пути нет. Либо ты с кесарем, либо с Христом. Так в Откр.4,5 дается описание небесного престола, но именно так выглядел и императорский престол! Сравните общность и противоположность этого.

-         Греко-Римские цари должны были почитаться богами и их тронные залы создавались круглыми, с царским престолом посредине – точно так же, каким является устроение настоящего престола;

-         Прислуга часто состояла из 7 или 12 человек, в соответствии с 7 известными тогда планетами и 12 знаками зодиака. Сравните это с 7, 12 и 24 (2 х 12) в Откр.4,4,5,10; 5,6-10.

-         Прислуга пела дифирамбы кесарю (ср. с Откр.4,8-11; 5,9-14).

-         От кесаря на всю империю (царство) исходили суд и справедливость, образно показанные книгой в Откр.5,1-8.

-         Такие слова, как Бог, Сын Божий, день Господень, Спаситель мира, также произносились при поклонении императору[1].

Можно лишь напомнить, что и в наши дни в нашем обществе, как и в первом столетии, существует достаточно много систем и вер, отделяющих нас от мира сего. Мимо такого противостояния нельзя проходить не обращая на него внимания.

Социальные проблемы

То, что Христианство подразумевает под собой обращение личностное, влечет за собой, при условии обращения одного члена ее, как и предсказывал Иисус, разделение в семье. В 1Кор.7 говорится о случаях, когда жена принимала Христианство, а муж – нет. Однако общество требовало от нее почитания мужа за главу семейства, а потому можно представить себе все вытекающие проблемы, создававшиеся Христианством. Вот почему Христианство всегда подвергалось оговорам и клевете. Эта религия, без храма и без священников, казалась странной и подозрительной. Как и в наши дни многие обращенные Христадельфиане подвергаются насмешкам за то, что у них нет ни построенных церквей, ни священников, ни всего прочего, присущего остальным конфессиям. На первых Христиан клеветали, сравнивая их хлебопреломление с каннибализмом, с поеданием мертвого тела, «вечери любви» назывались распутными собраниями, да и само стремление Христиан любить друг друга, подлежало гнусным насмешкам. Христианское отделение от мира сего, называлось, и называется «ненавистью ко всему человеческому». И самое грустное то, что сами Христиане, такие как, например, в Коринфе, давали веские основания для подобных нападок.

5.       Притягательность Иудаизма

Из Посланий к Римлянам и Галатам видно, что у Христиан из язычников существовало сильное стремление соединиться с Иудаизмом. И мы знаем, что многие из обращенных Иудеев вскоре вернулись обратно в Иудаизм. Людям недостает веры, ибо гораздо легче думать, что прощение грехов можно получить через жертвоприношения и через храмовое служение священства, чем просто через веру, что оно уже получено через Человека, по имени Иисус Христос, Которого ты никогда не видел, и теперь все, что тебе остается, по-настоящему верить в Него и жить достойно Его. К тому же нужно помнить, что Риму было не выносимо само происхождение Христианской религии, ибо для Рима была хороша любая религия до тех пор, пока она включала в себя поклонение императору. Христианство же не принимало этого, признавая лишь одного Господа – Иисуса. А потому слова, «один Господь, одна вера», были вызовом Риму. Похоже, что от обращенных в те времена требовалось публичное исповедание при крещении своей веры и признания «Господа Иисуса». Единственным исключением во всей Римской империи, кому дозволялось не поклоняться кесарю, был Иудаизм. Иудеи не призывались в Римской империи в армию(3). Им позволялось иметь собственный сенат и суд. Их социальные привилегии часто вызывали восстания и бунты в таких городах, как Александрия, где была крупной Иудейская диаспора. Их синагоги радостно принимали прозелитов (обрезанных из язычников) а также «боящихся Бога» (необрезанных язычников), так что Христианам из язычников было не тяжело пристать к ним. Но для настоящих Христиан это совсем не подходило, ибо Сам Господь говорил, что их должны были не приглашать, а изгонять из синагог.

Апостолы встречали сильное сопротивление, пытаясь обратить Иудеев в Христианство. Небольшая горстка, не имеющих никакого Иудейского образования, пыталась исправить теологию и храмовые службы религиозных начальников там, где так почитались и уважались хранящие предания отцов старцы и книжники. И все же «и из священников очень многие покорились» их благовестию. Их понимание Мессии было координально противоположно Иудейскому пониманию, которое ожидало Царя-освободителя от Рима. Они никак не могли принять Мессию, как Сына Божия, превознесенного до уровня Иисуса. Они не могли понять Его духовных достижений, необходимых для спасения. В Мессии они видели не совершенного Спасителя от грехов, а воплощение победы каждого Иудея. Христианство предлагало Израильского представителя в виде распятого плотника и учителя. Они же видели в Мессии освободителя, например, такого, о каком было написано в Псалме Соломона (около 50 г. до Р.Х.).

«Зри, Господь, восставь им их царя, сына Давида,

Опояшь его силой, рассей неправедных князей,

Очисти Иерусалим от народов, попирающих в прах его».

К тому же в Христианском учении существовало нечто, что было совершенно противоположно Иудаизму. Быть Христианином означало, переносить от Иудеев то, что они сотворили Иисусу. Вместо субботы для поклонения был избран первый день недели. Законы о еде были названы Павлом «немощными и бедными вещественными началами». Иудеи ненавидели Христианство, что видно из волнений среди них при слышании благовестия в синагогах, а также из тех гонений, в которых они участвовали в Иерусалиме, Дамаске и по все Ахии (Откр.2 и 3). Иудею было тяжело принять необходимость своего крещения, ибо язычники делали то же самое, при своем обращении в Иудаизм.

6.       Другие причины

В первом столетии, как для Иудеев так и для язычников, ничто новое не могло быть истинным. Предания и передаваемые из поколения в поколение традиции были установившимся порядком тех дней (впрочем, как и наших) там, где истина только начинает распространяться. Тогда истина была осмеяна греческими интеллектуалами, чьи предания заполонили весь мир первого столетия. Для них была недопустима и отталкивающа сама мысль о том, что вся «истина» может быть сосредоточена всего лишь в одном Человеке. Когда Иисус называл Себя «Истиной», и когда Павел писал в Послании к Колоссянам, что в Нем «сокрыты все сокровища премудрости и ведения», то они как раз говорили против того, что могли принять эти люди. Но ведь то же самое относится и к нам сегодняшним. Ни одна другая религия сегодняшнего мира не требует от своих членов такого высокого этического уровня, точно так же, как это было в аморальной Римской империи, где подавляющее большинство жило ради «хлеба и зрелищ». В первом столетии первым признаком конца общества (империи) были изнеженность, уживающаяся с грубостью, и эгоистическая похоть, насквозь пропитавшие все слои общества. Высокие моральные требования Христианства не могли быть приняты большинство, «берущим от жизни всё». Точно так же, как и в наши дни. «Грехом» почиталась исключительно ритуальная нечистота, тогда как Христианство проповедовало понятие всеобщего и всепоглощающего человеческого греха против Самого Господа Бога. Самопожертвование и вера были в то время совершенно новыми понятиями. Да и работающее население тогда не было готово принять Христа. Их социальное положение и экономическое состояние напрямую зависело от принадлежности к союзам и объединениям, которые в то время основывались, как правило, на базе языческих храмов. Выйти из поклоняющегося бесам объединения, означало лишиться твердого дохода. И все-таки первые братья безбоязненно говорили о необходимости оставить поклонение идолам. Чего бы это ни стоило. И люди слушали их и крестились.

Трудности и испытания, которые от нас требует Бог, привлекательны.

Причины распространения

Ввиду всех этих препятствий на пути распространения благовестия в первом столетии, должны были быть какие-то веские причины для его распространения. Мы начали с того, что отметили, что воля Божия на распространение благовестия в первом веке была не сильнее, чем во все остальные времена. Если Евангелие, на самом деле, «сила Божия ко спасению», тогда не может быть, что Бог в каком-то отдельном веке прибавлял этой силы, а в другом убавлял. Остается сделать вывод, что в первом столетии способ и то, о чем говорили те проповедники, были настолько привлекательны для людей, что они преодолевали все препятствия. И еще одно. Похоже, что нет никаких Библейских доказательств тому, что члены первой церкви смотрели на свою деятельность, как на свет, несомый миру. Их главные «столпы», такие как Петр, Павел, Стефан, были прежде всего проповедниками, а не теологами и администраторами, ибо они использовали любую возможность для благовестия. Так Павел, когда его линчевали в Иерусалиме, обратился к толпе со ступенек с речью. Когда он был болен, то воспользовался своей болезнью, чтобы проповедовать Галатам. Он, и такие как он, использовали любой случай, чтобы послужить благовестию.

Пример сообщества

Современники отмечали бросающуюся в глаза любовь первых верующих. Так они собирали помощь для дальних и ближних более бедных, чем они, братьев, продавая ради этого свои дома и земли. Молитва всего собрания за брата пребывающего в узах, искренняя забота друг о друге… всё это сильно отличало их от привычных в то время «религий». И всё это было во исполнение Господней глубокомысленной молитвы из Ин.17 о том, что Его смерть повлечет любовь и единение, обращающие мир, всех тех, кто получит благодать после Его смерти. Нам же просто нужно спросить себя, видна ли всему остальному миру наша любовь? Когда наш брат в Тринидаде был приговорен к смертной казни, Христадельфиане всего мира писали письма властям с просьбой о помиловании. По-моему, это был настоящий живой пример силы истины. Один человек, будучи работником почты, обратился видя, как много писем со всего мира получает бедная сестра, живущая в Казахстане. Посетители Библейских Школ иногда видят любовь и настоящее семейное объединение между нами, которые являются для них доказательством того, что мы стоим на истинных основах. Однако примеров подобного рода должно быть во много раз больше. Я боюсь, что наша разобщенность, поведение некоторых из нас, как если бы они присоединились к любому из Протестантских сообществ… могут отвратить многих от нас. И все же для нас, которые по-настоящему содержат Истину Божию, должна быть чистота не только в учении, но и в любви, и в заботе друг о друге, и единстве между собой, которые сразу же должны привлекать внимание к нам людей, притягивая их к нам. В мире кажущейся любви и псевдозаботы, Христадельфиане обязаны являть в себе миру сему настоящие любовь и попечение. Наше отличие от всех остальных должно отражать наше теологическое отличие от всех остальных церквей. Иногда, время от времени, такое в нашем сообществе случается! Однако, почему это должно происходить иногда и только с некоторыми из членов нашего сообщества, а не всегда и везде, и со всеми?!

Было бы неверно полагать, что в первые дни Христианства в Иерусалиме, первые обращенные были обращены на больших собраниях и великими евангелистами, такими как Петр. Есть веские основания считать, что подобные обращения были не правилом, а исключением. Ибо в Римской империи собирать такой величины собрания было запрещено. К тому же нет ни одного археологического свидетельства, вплоть до 2-го века, в пользу того, что у Христиан были особые строения для собраний. Отсюда следует, что основная масса Христиан в 1-м столетии образовалась от личного свидетельства и из домашних церквей. В Деяниях об этом упоминается лишь кратко. Например, о группе верующих, образовавшейся вокруг Лидии. И главное, нам говорится, что именно такими, в основном, были Христианские собрания. Евангелие благовествовалось домами, такими как дом Иасона в Фессалониках (Деян.17,5), Тита Иуста и Стефана в Коринфе (Деян.18,7; 1Кор.1,16; 16,15), Филиппа в Кесарии (Деня.21,8), Лидии и темничного стража в Филиппах (Деян.16,15,32-34), дома матери Иоанна Марка в Иерусалиме (Деян.1,13; 12,12). В Деяниях очень много говорится о распространении благовестия от одного дома к другому, от соседа к соседу, от друга к другу. Многие истории повествуют о том, как постепенно рабами, или гражданами средних слоев Римского общества, были обращены верхи, элита общества. И это было против светских уставов, по которым хозяин дома должен был быть одновременно и главой, определяющей религиозное поклонение всех остальных членов дома, тем более рабов. Но такова уж была сила свидетельства тех Христиан, что она все в этом обществе переворачивала с ног на голову.

Пример ранних Христиан, особенно то, как они себя вели во время преследований и смертельных гонений, привлекали к ним других. Фессалоникийцы были убеждены, что учение, преподанное им Павлом, благодаря Павлу же было не человеческим, но Божием, о чем говорили и его жизнь, и самопожертвенность, и его любовь и забота о них (1Фес.2,1-14). Павел говорит, что они и сами стали примером для всех верующих в Македонии и Асии, тут же говоря, что Евангелие разошлось по тем же самым районам, Македонии и Асии (1Фес.1,7,8). Их пример был примером благовестия. Так Павел предупреждал Коринфян, что только церковь, явившая себя в единстве, члены которой распоряжаются дарами благопристойно и чинно, может привлечь к себе неверующего в истину (1Кор. 14,23 и контекст). Всё это было построено на ясном изложении Господа того, что единство церкви может привести людей к познанию Его благодати и истине (Ин.17). Именно по этой причине в Деяниях о удивительно быстром росте первой церкви рассказывается вкупе с тем, что «все верующие были вместе и имели всё общее». Массовые обращения закончились, когда появились примеры подобные Анании с Сапфирою (Деян.5) и разделения потребностей (Деян.6). Пока существовало настоящее искреннее единство, к истине обращались тысячи.

Связь между святой жизнью и эффективностью проповеди видна из следующих слов Юстина: «Мы, которые прежде находили удовольствие в блуде, ныне почитаем исключительно одно целомудрие; мы, которые прежде занимались волшебством и гаданиями, ныне посвятили себя доброму и нерукотворному Богу; мы, которые прежде ценили прежде всего приобретение богатств и имений, ныне приносим все, что имеем в общий котел, разделяя каждому по нуждам его; мы, которые прежде ненавидели и уничтожали друг друга только потому, что другой был из другого рода и колена, ныне, с пришествием Христовым, живем все вместе, молясь за врагов наших и терпя поношения неправедные от ненавидящих нас за добрую жизнь по законам Христовым, дабы и они могли стать соучастниками нам в той же радостной надежде на награду Божию» («Первая Апология», 14). Подлинная любовь Христадельфиан, показанная в противоположность этническим чисткам в бывшей Югославии и в районах Центральной Африки, также была могучим свидетельством этому миру. Наша же разобщенность даст, и дает, обратный эффект, понижая силу нашего свидетельствования. То же самое произошло и во 2-м столетии. О том времени написано (не богодухновенно) во 2-м Клемента 13,3: «Ибо, когда язычники из наших уст слышат изречения Божие, они дивятся их величественной красоте; за тем, познавая, что наши дела не достойны тех слов, которые мы говорим, они обращаются от своего удивления к богохульству, говоря, что все это лишь басни и обман». Всевозможное богатство благих дел, которые были совершены духом Христовым, потеряли свою значительность благодаря церкви, открещивающейся от них, например, в результате блуда. Агапэ первых верующих, которая являлась людям различными способами, была утеряна. Точно того же стоит опасаться и нашему сообществу. Мы можем не грешить великими грехами, но можем потерять любовь, являемую делами. Когда читаешь о 2-м веке, то складывается впечатление, что радость куда-то ушла из Христианства, хотя в Новом Завете четко написано о необходимости радоваться при обращении, и о сохранении этой радости до конца (напр., Деян.8,8; 13,52; 15,3). Эта радость должна служить видимым доказательством подлинности благовестия. Она не должна была убывать. Для Иоанна не было большей радости, чем услышать, что его дети ходят в истине (3Ин.4). Павел говорил, что Фессалоникийцы были его славой и радостью (1Фес.2,19). Есть огромная радость в обращении кого-нибудь и в его дальнейшем духовном росте. Первая церковь состояла почти целиком из одних обращающих. Это должно было быть удивительным местом, которое само зиждилось на своей собственной энергии, энергии, которая так сильно привлекала к себе людей. Естественно, между силой свидетельства и Святым Духом есть определенная связь. Сам Дух свидетельствует о Христе (Ин.15,26), но о Нем же свидетельствуем и мы. Очевидно, что мы сегодня не обладаем чудесными дарами Святого Духа и вся наша духовность исходит от слова Божия, действующего в нас. А потому Дух свидетельствует в нас духом Христовым о радости, мире и любви в каждом из нас, а значит и во всем сообществе, являя окружающим привлекающую к себе людей истину, точно так же, как то было в первом столетии, с той лишь разницей, что у них были дары Святого Духа. Так Павел писал Фессалоникийцам, «что наше благовествование у вас было не в слове только, но и в силе и во Святом Духе, и со многим удостоверением». «Удостоверение» - сила Духа Христова, притягивавшая достоверностью проповедников слова Божия. О том же говорится и в 1Кор.2,4-5: «И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша [утверждалась] не на мудрости человеческой, но на силе Божией».

Короче говоря, сама природа сообщества верующих была отличным свидетелем. Каждый член церкви первого столетия почитал своим долгом свидетельствовать о Христе. Всегда и везде. Возможно, именно в этом мы так сильно отличаемся от них в худшую сторону. Наша обязанность, каждого в отдельности и всех вместе, не воспринимается нами так, как нужно. Мы благовествуем о будущем, или же о входе в него, проповедуем Личность, Иисуса Христа. И в этом смысле, люди могут видеть Его только в отражении уже ставших близкими к Нему людей. Истинное свидетельство о Нем может быть лишь при личном соприкосновении с Ним. Задумайтесь о том, с какой страстью писал Иоанн об Иисусе, о том, что он видел глазами, что осязал руками, а потому и возвещал о Нем. Тогда не нужно было тратить время на разговоры о том, где и как лучше проповедовать. Огонь и страсть горели в них настолько сильно, что Павел, хотя и по вдохновению, в нарушение всех правил грамматики, вводил совершенно новые слова, ради того, чтобы лучше донести благовестие. Говоря о любви, они говорили людям о новой любви, которая вошла в их жизнь. Но то же самое происходит и сегодня, вот почему недавно обращенные такие хорошие проповедники. Свидетельство о Человеке Христе Иисусе ни в коем случае нельзя возлагать на какого-нибудь одного из наших братьев. Это – обязанность каждого из нас. Отмечено, что существенная разница между Христианством и Иудаизмом состоит в том, что Христианство базируется больше на личности, чем на каких-то абстрактных идеях (R.T. Herford, Judaism In The New Testament Period p. 227: «Павел понял, что Христианская религия была основана на Личности, а не на идеях»). И нам нужно всегда помнить об этом, помнить, что наша вера основывается на настоящем, некогда жившим на земле, но сейчас вознесшемся живом человеке, а не на просто моральных и философских идеях.

Одной из больших проблем Римского общества было то, что Римская экономика и политика (особенно в городах) держались на насильном объединении совершенно разных людей, разделяемых между собой языковыми и социальными барьерами. В результате разжигалась ненависть, которая, рано или поздно, должна была закончиться взрывом. Павел же, в противоположность нависшей над Римским обществом угрозой, писал о новом сообществе тех, кто во Христе. О единении, в котором нет ни мужчин, ни женщин, ни Иудеев, ни язычников, ни рабов, ни свободных. О новом народе – о новом Израиле. Такой контраст между Христианами и миром должен был вызывать не только интерес, но и притягивать к себе людей.

Их стиль проповедования

Евангелие было благовествуемо по-разному, в зависимости от слушающих. Проповедники становились для людей, как Павел, всем, чтобы приобрести некоторых. А потому они очень внимательно относились к тому, что и кому они благовествовали. Боюсь, что мы слишком часто благовествуем в пустоту, ибо слишком часто забываем, что мы благовествуем благие вести для кого-то, а не просто какому-то абстрактному слушателю. На Западе Христадельфиане сравняли «проповедование» с воскресной вечерней «лекцией», излагая те же самые мысли перед воображаемой аудиторией, приучая нас к мысли одинаковости того и другого. К счастью, мы все же начали меняться в этом плане и постепенно перестаем благовествовать, когда нет слушателей. Ибо благовестие – это проповедь кому-то, а не просто беседы между собой. Павел старался всеми способами сократить расстояние, которое неизбежно существует между благовестником и слушателями. Так в Афинах и в Листре он, говоря словом Божиим, приправлял его солью греческих поэтов. Он цитировал современных им поэтов в подтверждение веры эпикурейцев в то, что Богу ничто человеческое не нужно, намекая тем самым на веру стоиков в то, что Бог является источником всего живого, а также подразумевая целый ряд мест учения из Ветхого Завета (Исх.20,11; Быт.8,22; Еккл.9,7; Иер.5,24; 23,23; Ис.42,5; 55,6; Пс.49,12; 144,18; 146,8; Вт.32,8). И это было сделано мастерски, ибо Павел тем самым приготовлял почву для того, что, в конце концов, хотел сказать. Он пытался найти со слушателями столько точек соприкосновений, сколько было возможно, заодно постепенно выбивая почву из под их ног. Он не в открытую заявлял им об их ошибочных представлениях, стуча себя в грудь, доказывая, что истина у него (хотя она и была у него на самом деле). И он не вуалировал позор Евангелия. Наоборот, он нарочито подобрал именно такие выражения благовестия, чтобы слушателей поставить перед лицом позора благовестия. Точно так же Павел благовествовал и Иудеям. Если мы собираемся обратить кого-нибудь, то наше благовестие должно быть донесено до ушей этого «кого-нибудь». Если же мы не хотим обращать никого, то мы и не обратим никого. Если же мы хотим обратить кого-то, то мы будем стараться найти подход к нему, и наше желание будет видно в нас и по достоинству будет оценено.

Проповедование первого столетия не было голым изложением фактов, или же предложением истины в поэтических формах. Ибо оно было логично, основывалось на хорошем знании Писаний и умении во время и к месту вставить слово из него. Об их проповеди говорится, что они «проповедовали», «свидетельствовали и увещевали». В Деян.19 сказано, что Павел, «небоязненно проповедывал… беседуя и удостоверяя… ежедневно проповедовал… этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей». Иногда это было простым, радостным возвещением благовестия (Евангелия), иногда спокойным и взвешенным сравнением с ветхозаветными Писаниями (Деян.9,29; 17,3; 9,22). Должна существовать большая разница в отношении к «миру сему» с тем, что очень часто демонстрируют наши горе проповедники. Сама же проповедь должна быть разумной. Вера – дело не только сердца, но и разума. При обращении к Христу, прежде всего, должно присутствовать разумение. Людей «убеждало» не только эмоциональная вера (Деян.17,3,4; 18,4; 19,8,26; 28,23,24). Разумное основание для принятия истины видно и из того, как мы разумом принимаем Иисуса. Так обращенные уверовали в истину (2Фес.2,13-15), познали ее (Ин.8,32; 1Ин.2, 21; 1Тим.2,4; 4,32; Тим.2,25; Тит.1,1), повиновались, покорились ей (Рим.2,8; 1Пет.1,22 ср. с Гал.5,7). Сама проповедь является открытием истины (2Кор.4,2). А потому будет совершенно правильным обращаться не только к чувствам, но и к разуму. Недостаточно просто «учить», или же «свидетельствовать» о Евангелии, нужно убедить человека принять его. Прежде всего нужно победить разум, а уж потом – сердце. Первое столетие было временем небезопасным и временем брожения умов. Именно в то время появились на свет все основы для будущих человеческих философий. Но и о наше время мы не можем сказать, что оно уж очень сильно отличается от того, ибо в некоторых областях, оно даже более плодоносно. Ранние проповедники благовествовали, потому что поверили в учение и чудо благодати, испытанное ими. Они не проповедовали, потому что это было то, о чем стоило всем рассказывать, ибо их благовестие противоречило всякому здравомыслию первого столетия. И именно по этой причине им приходилось так много «убеждать» и «доказывать».

На рабов и женщин приходилось смотреть не как на вещь, а как на людей. Истина призывала человека к покаянию, к личному общению с Богом и к личному же спасению. Объяснить истину, значило объяснить человеку, что он человек. Претерпевший до конца получит белый камень, на котором написано имя, которого никто не знает, кроме его самого и его Господа. Это было совершенно противоположно всем остальным религиям, которые заявляли, «либо вы идете на небеса, либо отправляетесь еще куда-нибудь». Нам также нужно показывать людям, что они люди. Не стараться выказать всем свою правоту, а показать, что мы действительно хотим спасения каждого, а также и тебя лично, такого единственного и неповторимого, у которого только у одного такие голубые глаза. А также и тебя, который остался лишь с одной ногой, и тебя, заядлого курильщика. Мы хотим убедить всех, и каждого человека отдельно, что Богу угодно увидеть именно его в Царствии Своем. Что Бог, действительно, знает его и любит, и хочет спасти именно их, таких, какие они есть.

Наши первые братья проповедовали Личность, можно даже сказать, культ Личности, Человека Христа Иисуса. Они благовествовали Евангелие Христово, о котором сказано, что они просто «благовествовали Христа» (Деян.8,35; 5,42; 28,31). Они благовествовали Человека, Человека с большой буквы, который любит нас гораздо сильнее, чем мы можем любить Его. И на это тяжело не откликнуться. Здесь не простое послушание в надежде на хорошие времена. Конечно, и это побудительная причина, однако в духовных муках мы не всегда считаем, что нам достаточно одного лишь обещания Царства. Царство для нас не только морковка перед носом, за нами еще любовь Христова, подталкивающая нас. Иисус – Человек. Иисус распят. Иисус воскрес. Иисус превознесен и посажен на самом высоком месте во всей вселенной. Иисус обязательно вернется и обязательно будет судить перед воцарением в вечном Царстве Своем, воскрешая к спасению умерших в Нем. Это тот Иисус, Который и сейчас присутствует среди Своих, побуждая нас свидетельствовать о Нем и благовествовать Его. И именно об этом говорили Апостолы. Перед лицом смерти Павел мог спокойно заявить, что он знал, «в Кого уверовал», а точнее, «Кому», как это написано в церковнославянском переводе (2Тим.1,12). И нам нужно спросить себя, не потеряло ли наше благовестие нечто, во главе чего стоит Иисус Христос? Не стали ли мы все сплошь апологетами? Не концентрируем ли мы свое внимание больше на Библии, нежели на Христе, и не ищем ли награды за свои дела больше, чем просто желания служить этому Человеку?

Мы уже видели, что Христианская мораль привлекала к себе людей первого столетия. Высокие требования, предъявляемые Христом, сами по себе привлекают людей. В новозаветных Посланиях Иакова, 1-го Петра, Колоссянам и Ефесянам можно проследить учение о морали поведения.

 

 

Иакова

1-е Петра

Ефесянам

Колоссянам

Новое рождение (крещение).

гл.1,18

гл.1,23

гл.4,4-6

гл.2,12

Все из старой жизни должно остаться в прошлом.

гл.1,21

гл.2,1

гл.4,22

гл.3,9

В новой жизни нужно подражать Богу и Иисусу.

гл.1,18

гл.2,21

гл.4,24

гл.1,19

Надо покориться Иисусу, как своему Господу.

гл.4,7

гл.2,13; 5,19

гл.5,22

гл.3,18

Ободрение противостоять искушению (диаволу).

гл.4,7

гл.5,8,9

гл.6,11

гл.4,12

Призыв к бодрствованию, молитве и терпению до конца.

гл.5,16

гл.4,7

гл.6,18

гл.4,2

Слишком часто наша проповедь превращается в обличение ошибок других и выставление нашей теоретической правоты. И это верно, наше благовестие должно включать истину, однако больший упор надо делать на моральной стороне учения. Настойчивость, с какой Павел писал о необходимости жить в соответствии с верой, заслуживает того, чтобы уделить ей больше внимания. Ибо он знал, что именно в этом, как ни в чем другом, нуждалось, нуждается и будет нуждаться наше сообщество. Часто эта тема перекликается в его посланиях.

1-е Фессалоникийцам 5:

Римлянам 12:

12,13 – уважение старейшин;

3-8 – не думать о себе высоко;

13 – мир между собой;

18 – быть в мире со всеми;

14 – поддержка слабых;

гл.14,1 – принимать немощных в вере;

15 – не воздавать злом за зло, но только добром;

17 – не воздавать злом за зло, но только добром;

16 – всегда радоваться;

12 – упованием радоваться (церковнославянский);

17 – непрестанно молиться;

12 – постоянно молиться;

19 – не угашать духа;

11 – пламенеть духом;

20 – не уничижать пророчества;

6 – пророчество;

21 – испытывать все, держаться хорошего;

9 – прилепляться к добру;

22 – удерживаться от зла.

9 – отвращаться зла.

Можно прийти к выводу, что у первых Христиан было что-то вроде устава, на который ссылался Павел, и по которому следовало жить. Если это так, то первые церкви должны были существовать на основе радости, молитвы, долготерпения, мира, любви, смирения и Писаниях. Именно к такой жизни призывался, и призывается, крещеный во Христа. Это – учение о Боге и Сыне Его, учение о Царстве и проч., это – само благовестие Христово. Хотелось бы знать, отражает ли нашу веру наше благовестие, или же наше равнодушие и «ученость» затмевают всю духовность, к которой так тяготеет этот погруженный в грехи и самолюбование мир?

Сила истины

Людям было предложено настоящее прощение. Были и такие, как Савл из Тарса, которые, горячо желая чистоты, чувствовали, что идут против рожна своей собственной совести. Само собой, что и тогда, в первом столетии, существовали такие понятия как благодать, милость и прощение. Но они были абстрагированы от жизни. Благодать Божия, Его настоящее, ощутимое прощение и спасение, все эти понятия воплотились в Личности Иисуса из Назарета, после чего, этот, реально существовавший Человек, Которого многие никогда не видели, дал начало и форму сообществу, носящему Его имя, которое и свидетельствует о Нем. В экклесии первого столетия благодать и спасение Божие стали притягательной силой среди обоюдной любви и внимания. Слово и в них стало плотью, как оно перед этим стало в их Господе. Нам также необходимо осознать, что каждый человек обладает совестью, которая так или иначе, но желает прощения. Человек может не хотеть присоединяться к кому-то, не хотеть по воскресеньям посещать церковь, не хотеть иметь ничего общего с любой религией, однако каждый из них желает, и очень сильно, примириться с Богом. И мы можем помочь ему в этом. И пример, показанный нами, может служить гарантией этого. Если мы все время пребываем во гневе, ненависти и эгоизме, все наши удивительные теории о праведности Божией, не будут внушать никому никакого доверия. Если же мы живем со спокойной совестью пред Богом, то всем будет видно, что мы так живем только потому, что верим и понимаем единственную истину.

От первых благовестников исходило доверие к тому, что они действительно пребывают истине. Они поистине «знали Истину» тем, что знали и жили в согласии с этим знанием, чего вполне было достаточно для спасения. В отличии от окружающих их философий и религий, они знали Кому они поверили. Они не блуждали в каких-то смутных надеждах. У них было то, что они могли предложить другим. Они благовествовали опираясь на свою собственную надежду, свою уверенность и опыт, что сильно отличало их от всех остальных. Философы и учителя первого столетия мало придавали значения тому, стоят они в истине, или нет. Истина же была «не в слове только, но и… и со многим удостоверением» (1Фес.1,5). Эта уверенность происходила не от догматизма и напыщенной самоуверенности (как и наша), которые происходят из неопределенности веры, учения, надежды и проч., во что, увы, так многие «верят». Такая «вера» легко обнаруживается при прощупывании. Павел же говорил о том, насколько важно содержание настоящего Евангелия, и люди желали слушать его еще (Деян.13, 41). Проповедь истины включает в себя нечто особенное и неотразимо привлекательное. Нам нужно показывать в жизни, что истина у нас, что больше нет таких, как мы, людей ни на работе, ни на улице, ни дома, ибо у нас есть то, чего нет у них. Наш пример должен показывать, что не все пути ведут в одно место. Нам не нужно доказывать другим о преимуществах своей веры, ибо это должно быть очевидно всем окружающим нас. И при обращении других, их мнение об истине не будет основываться лишь на наших убеждениях в том, что мы правы, а все остальные нет. Ибо, так уж человек устроен, что большинство убеждается в чем-то лишь когда он хочет в этом убедиться. А потому предмет убежденности должен быть привлекательным. Господь Иисус говорил, что Он Сам свидетельствует о Себе, и что свидетельство Его истинно. А то, что относится к Нему, относится и к нам.

В первом столетии не было недостатка в обращенных, ибо такие благовестники как Павел, испытывали такую горечь, такое сожаление о погибающих, что (по образу Моисея) хотели быть сами отлученными от Христа ради спасения Израиля. Они нисколько не стыдились, как некоторые из нас, уникальности своей веры. Они не просто давали хороший совет о том, как лучше читать Библию. Они ни от кого не скрывали, что хотят обращать людей к Богу. Да и сама идея «обращения», как полного поворота на 180 градусов, была чужда первому столетию. Другие религии требовали от человека его присутствия на собраниях, каких-нибудь жертв, тогда как вера не имела у них столь большого значения. Как и сегодня многие конфессии и секты всего лишь много говорят о вере, которая для них, по сути, не нужна и не важна. Единственно, что им нужно, чтобы вы посещали их собрания, поддерживая материально их церковь. Как вы живете, что вы думаете о других народах, было не важно в вере первого столетия. Сами высоты и глубины, сама серьезность призвания в истину настолько могущественно, что оно само изменяет прежнее мышление и жизнь человека. Требования благовестия, несомого нами, настолько сильны, что уже принятие их заставляет по-настоящему разорвать с любым «темным» прошлым. Разница между церквами не просто в мелочах, что, мол, одна какая-то из них лучше, другая – хуже, разнясь в том, что первая старается жить по справедливости, или придерживается немного другой философии. Наши же строгие требования от людей, совсем не наши, ибо это требования Евангелия, которое мы благовествуем, которому необходимо подчиниться. Припоминаю, как я несколько раз объяснял молодому человеку смысл его крещения и, как следствие, его отношение к воинской службе. Или же объяснения военному того, как ему будет нелегко оставить службу, или же придется отложить с крещением. И во всех случаях, чем больше я говорил о трудностях, чем больше я подчеркивал высокие моральные требования, которые влечет за собой вера в Истину, тем настойчивее и тверже становились эти молодые ребята. Сама высота требований привлекала их к себе. Люди нуждаются в морали! И они понимают это. И подсознательно они чувствуют, чтобы по-настоящему измениться к лучшему, нужна строгая, требовательная, Божественная дисциплина. То же самое верно и для первого столетия. Религии того времени, как и сегодня, не утверждали себя исключительно на какой-то одной личности, как то делают настоящие Христиане. Только Иисус был и есть их Господь, Господин, Учитель и Наставник. Их – Деспот. Ни одна другая религия не признавала этого и не признает, кроме настоящих Христиан. И эта исключительность истины притягательна. И здесь кроется причина того, что те Христадельфиане, которые говорили, что и другие церкви ведут к спасению, не обратили ни одного человека. Исключительность истины – одна из привлекательных черт веры, даже несмотря на то, что мы можем и недопонимать этого. Жившие в первом столетии жили среди религиозного плюрализма, среди мнений, что любая религия не лучше и не хуже всех других. Мы дышим тем же воздухом. А потому, как и они, мы должны благовествовать исключительное правильное естество спасения в настоящем Иисусе Христе.

Вывод из всего этого – первые братья старались найти в людях ответственность. Они благовествовали чтобы было принято решение обратиться. Господь говорил, что Он сделает рыболовов ловцами человеков, а ловцы должны что-нибудь ловить, ибо ни один рыбак не бросает приманку просто так. Павел говорил своим слушателям, чтобы они покаялись, обратились к Богу и делали дела достойные покаяния (Деян.26,20). Обращение к синагоге в Антиохии Писидийской состоит из трех частей, каждая из которых была призывом к слушающим (Деян.13,16,26,38). Эти благовестники не стыдились спрашивать людей, принимают те, или нет, любовь Божию во Христе Иисусе. Они призывали их принять какое-то решение по отношению к слышанному ими благовестию.

Использование человеческих разочарований

Поклонение императору влекло за собой много разочарований. Ювенал, современник Павла, много написал по этому поводу. И, что особенно бросалось в глаза, так это развращенность общества. А потому, естественно, очень многих в Христианстве привлекала именно строгость морали. Многие к тому же еще и понимали, что множество богов является всего лишь изобретением человеческим, и что есть только один настоящий Бог, которому и нужно поклоняться всем и каждому. И как раз все это содержала Истина, предлагаемая им, как то делал Павел в Афинах. Ни одна религия не предлагала людям примирения с Богом и ни одна из них не давала человеку никакой надежды после смерти. Истинное же Христианство давало все это. Так и мы живем в мире разочарований, в мире разврата, поощряемого негласно к тому евангелистами всех мастей и католиками. Люди ищут, а что, они и сами не знают. Возможно, что люди и смогут перейти в после Христианскую эру, но в после религиозную никогда. Люди, похоже, больше стали интересоваться религий, чем, скажем, 10 лет назад. Бросающаяся в глаза разница между нами и миром, уникальность нашей веры, должны обращать внимание людей. На Христианство сейчас смотрят как на одно из культурных течений общества. Христадельфиане же должны являть всему миру, что настоящее Христианство, на самом деле, не имеет ничего общего с культурой, хотя и основывается на любви.

Тогда люди также понимали «Бога», или богов, как абстрактные понятия, не имеющие ничего общего с повседневной жизнью. В греческой философии устойчиво бытовало мнение, что такие качества, как гнев и ярость были чужды Богу. «Всякое эмоциональное проявление божества были абсурдом и богохульством. Каждому начинающему греческому философу было хорошо известно, что божество безразлично, что оно не проявляет каких-либо эмоций. Мысль о гневе Божества не было тем, что проникло в Христианство от язычников. Это было тем, что церковь предложила против языческих нападок»(6). Благовестие о Боге, Который гневается из-за греха, который был побежден смертью Его Сына, Бог сочувствующий каждому человеческому падению и сорадующийся каждому покаянию и крещению – всё это было совершенно новым. Таким образом переживания Божества были видны людям в Его благовестниках, горячо призывавшим услышать Его, обратиться и приблизиться к Нему, что было просто незнакомо всем остальным религиям. То же самое должно отражаться и в нас. Ибо и мы можем абстрагировать Бога и Его бытие до полной пустоты. Его сочувствие и переживания могут быть забыты нами, если мы будем уделять слишком много внимания абстрактным понятиям.

Благовест

Но ко всему прочему, как мне кажется, той необъяснимой причиной необычного роста Христианства, стало еще и само проповеданное учение. Ибо только это учение, и никакое другое из известных религий, способно захватить не только чувства, но и ум личности. Любая новая вера в Римской империи была обречена, если она противоречила, или была опасна империи. И Христианство здесь – яркое и поразительное исключение. Родней Старк делает вывод: «Думаю, что только благодаря своему учению Христианство имело такой широкий успех в истории. Ибо только это учение обрастает плотью, влияя на дела и поведение личности, тем самым каждый раз возрождая и возрождая Христианство»(7). Благовестие о любви Божией резко отличалось от всех языческих религий. «Ибо Бог так возлюбил мир…» – звучало, как нечто совершенно новое. Ибо все верили, что богам совершенно все равно, как мы относимся друг к другу. Они могли менять свои взгляды на жертвоприношения. Мысль же о благодати была совершенно нова. Чтобы Бог просто так, ни за что, дал что-то? Да еще Своего Сына Единородного? Философия почитала благодать, милость и жалость за патологические чувства – за слабости человеческого естества, с которыми надо бороться любому нормальному человеку. Поскольку милость неразрывно связана с незаслуженной помощью, или же даром, то считалось, что это понятие противоречит справедливости. А справедливость высоко почиталась в те времена. Когда на арене львы разрывали человека на части, любой цивилизованный человек должен был «обуздывать» свои чувства. А ведь это было обычным и повседневным зрелищем. Джадж цитирует примеры философских высказываний тех времен которые учили, что «плач не заслуживающего милости [должен оставаться] без ответа». И он же продолжает: «Жалость почиталась за порок сродни глупости, извинительный лишь для незрелых молодых людей. Ибо жалость необузданное чувство, в основе которого лежит невежество. Платон в своем идеальном государстве решил проблему нищеты изгнанием нищих за границу». Истина же провозглашала, что «Бог есть любовь», и что Бог требует от Своего народа такой же любви и благих дел, которые Он явил всем на кресте.

В первом столетии, как и сейчас, людям очень сильно не хватало настоящей веры. Было много предложений, как и сейчас, что Доддс назвал «подозрительно большим выбором. Человеку предлагался уж очень огромный выбор из всевозможных культов, философий и мистерий». И вот на этом фоне Христианство выглядело приятным исключением, ибо невозможно было быть одновременно Христианином и поклоняться еще чему-то. Ибо был только один Господь и Учитель, и был только один Бог.

Несомненно, что Христианство было той верой, которая удаляла религиозный голод общества. Поклонение Исиде было культом, который возник и был популярен примерно одновременно с Христианством. Родней Старк пишет, что «я могу со всей ответственностью заявить, что между распространением культа Исиды и Христианством существовала тесная связь – там, откуда уходила Исида, на смену приходило Христианство». И нам нужно спросить себя, есть ли в нашем мире подобные религии, или же мы их просто не хотим замечать? В то время люди хотели верить, но вместо веры получали разочарование. Раскопки Помпеи показали, что люди умирали с проклятиями, обращенными к их богам. Тот мир был подобен нашему. Люди часто обращаются за помощью к различным божествам, но, похоже, тем наплевать на нужды человеческие. Аристотель утверждал, что боги не могут любить простых людей. И все же именно тогда вера росла и укреплялась. Утверждение Истины показывает, что благовестие было как раз тем, в чем так сильно нуждались люди. Естественно, это совсем не означает, что нужно что-то изменять и подгонять в Истине, чтобы угодить обществу. Наоборот, Истину необходимо предлагать в чистом виде, из которой человек уже сам увидит необходимость, предлагаемого ему спасения.

С чего началось заблуждение

Также к назиданию нам служит и то, почему быстро распространявшееся благовестие истины в начале, стало замедляться во 2-м столетии. Само собой в этом виновато отступничество Христианства, но и сама истина перестала распространяться. Почему? Из трудов таких «отцев», как Игнатий и Поликарп, видно, что все они претендуют на звание последователей Павла. Но из их трудов также ясно видно отсутствие искры настоятельности и живости благовестия, присущего первым братьям, не говоря уж о присутствии у них заблуждений от учения Христова. И нам нужно спросить себя, не возникает ли в нашем сообществе стремление во всем подражать таким «зубрам», как Роберт Робертс и Джон Томас? Не склонны ли братья считать себя одинокими рыцарями в борьбе за Истину, оправдывая свои теологические дуэли с братьями, желанием быть спасителями рода сего, такими же, какими были те почтенные братия?

У писателей второго столетия все становится слишком абстрактным. Вера превращается в преданность своему вероисповеданию, благодать и оправдание – превращаются в теоретические понятия, переставая приниматься с той радостью и благодарностью, какими они принимались в истинной экклесии. Реальное человечество Иисуса Христа теряется в каше из теологии и человеческих философских измышлений. Так первые благовестники не разделяли жившего в первом веке Иисуса от «Христа», в которого они и призывали уверовать. Даже для тех, кто никогда не видел Иисуса и никогда не был в Палестине, благовестие не отделяло Иисуса от Христа и веры. Я уже писал (см. «На основах Библии»), что все четыре Евангелия благовествуют одно благовестие (Евангелие), которое также проповедовали Павел и Петр. Из их слов совершенно ясно вытекало, что Иисус действительно был исторической Личностью, Мужем (человеком) из Назарета, Которого распяли. И они же ясно и горячо благовествовали о том, что Этот же самый Иисус был вознесен на небо, чтобы возвратиться вновь на землю. Читая же писателей второго столетия, уже не видишь страстного ожидания второго пришествия, ибо это означало бы встречу с Иисусом. Вместо этого все внимание переносится на возвращение Христово, приносящее с собой награду добродетельным и наказание беззаконным, за которым с удовольствием будут наблюдать праведники, совершенно забыв, что Бог не хочет смерти беззаконника. Подобные заблуждения можно найти в «Апокалипсисе Петра» и, конечно же, в бреднях «Ада» Данте, где возвращение Христово сопровождается самыми ужасными пытками нечестивых, которые совершают торжествующие святые. И нам нужно спросить себя, фокусирует ли наше сообщество свое внимание на пророчествах и на мире, погруженном во зле, что ведет нас к нелюбви пришествия Иисуса, или мы все же больше любим день нашего оправдания и время, когда мы сможем пассивно явить свое гнев против мира сего? Когда я слышу от братьев, которые мечтают о том, как они во всем мире будут сравнивать с землей католические церкви, мне становится страшно, ибо они повторяют то же заблуждение 2-го столетия. Ибо нам следует страстно ожидать пришествия Господня, только потому что мы любим Его, потому что мы живем Им, потому что Он возлюбил нас больше, чем мы Его.

Истинное учение начали излагать в холодном, наставительном тоне. Теплое, основанное на примере Христовом, искреннее и душевное отношение к людям, которым пропитаны страницы Евангелий и Деяний, меняется на агрессивное высокомерие в борьбе с противниками. Хлебопреломление становится тайной, а крещенские воды обретают способность к буквальному омытию грехов. Во всем этом уже видится отступление от того, что через крещение и хлебопреломление мы можем соучаствовать в жизни Иисуса Христа. Эта простота во Христе постепенно теряется, перерастая в мистику и абстракцию. Они становятся важной ритуальной частью, не указывая больше на Иисуса, как на Спасителя. Также было устранено и Иудейское основание Евангелия, ибо объединение старого Израиля с новым стало затруднительным после преследований Иудеев Римлянами. А это повлекло за собой отречение от «надежды Израилевой», что и привело к всевозможным ересям во 2-м столетии. Нам же нужно спросить себя, не склоняется ли и Христадельфианство, после своей 150 летней истории, к тому же? Похоже, что Личность Иисуса начинает становиться абстрактным понятием. Необходимость принятия благодати и прощения у многих перерастает в простое интеллектуальное принятие веры родителей. А точные академические определения затмевают личное ощущение получение прощения и примирения. Некоторый формализм, установившийся на наших вечерях и при крещении, также перерастает в ритуальность, которая затемняет спасительные истины страданий Христовых. И нам нужно спросить себя, по-настоящему ли мы почитаем себя новым Израилем, народом без наследия в этом мире, блуждающим огнем во мраке язычества… или же мы видим себя англичанами, русскими, индийцами, американцами… Христадельфианами? Само собой, нам необходимо истинное учение и нам нужно защищать его, раз уж Христианство отошло от ясного понимания его, что привело к уменьшению числа истинных верующих. Однако все же не стоит забывать и предупреждение отступничества первых Христадельфиан.

Первые братья обладали ясным и твердым пониманием основных учений, что привело их к опасному заблуждению, что для спасения достаточно одного знания, что закончилось гностицизмом, когда на передний план выдвинулось теоретическое знание, оттеснив на задворки практическое его применение. Мы стоим перед той же опасностью. Первые Христиане настолько ценили истинное знание, что старались систематизировать Истину Христову в «Символе веры». В ортодоксальной церкви для людей приходящих к Богу, благовестие было подменено тестом «Символа веры». Я не против того, чтобы у Христадельфиан было «Положение о вере», я против того, чтобы кто-то был занят только им, прибавляя и прибавляя к нему все новые и новые пункты, дабы узаконить и ограничить общение и дабы иметь еще более мощное оружие нападения. Совсем не случайно, когда ранняя церковь перестала искать обращения Иудеев, начало расти отступничество. Церковь стала искать «символы веры» для упрочения Христианства, но символы отличные от Иудейских. Они стали поступать вопреки духу Павла, который стремился быть Иудеем, чтобы приобрести Иудеев. Некоторые из нас также оставили попытки приобрести этот мир, обратив свой взгляд вовнутрь себя, тогда как надо бы смотреть в противоположную сторону. И это также ведет к все более растущему желанию узаконить Истину Божию, узаконить завет благодати, отделяясь от тех, кто не может подписаться под новыми прибавленными ими пунктами. Давайте не забывать, что Христадельфиане начали (и до сих пор начинают!) с того, с чего начали первые братья в день Пятидесятницы. С того же главного Евангелия. С той же самой любви, которую предлагает нам это благовестие. С того же желания свидетельствовать о нем, отстаивая истинность его и призывая других в ту же радость. Но у нас есть то же самое искушение, как и в 1-м и во 2-м столетиях, впасть в бесконечные узаконивания благодати, нападая и проклиная тех, кто не хочет согласиться с нами, что уже когда-то привело к утере Истины, которую они так стремились сохранить. То, что случилось в 1-м столетии, может повториться и в наши дни.

У меня не выходит из головы то, как небольшая горстка самых простых и обыкновенных людей ради Христа поставила с ног на голову враждебный им мир первого столетия. Для меня это является постоянным источником поддержки и вдохновения. Перед нами стоят точно такие же препятствия, и мы обладаем почти теми же средствами, что и они, для преодоления их. И для нас возможно быстро разрастись, как разрослись тогда они. У нас то же самое благовестие. Нет никаких намеков на то, что Богу было угодно только тогда такое широкое и быстрое распространение Его Евангелия. Он не изменяется, Ему и ныне угодно спасение людей через Его Сына. А потому нам стоит принять трудное решение: воистину последовать примеру первых братьев в их жизни и благовестии Царства, обращении и спасительной силе в Человеке Христе Иисусе.

Примечания

(1)     These quotes are from Martin Hengel, Crucifixion In The Ancient World.

(2)     Quoted in Maurice Goguel, Jesus The Nazarene.

(3)     Josephus, Antiquities of the Jews 14.10.8

(4)     Michael Green, Evangelism In The Early Church p. 40 .

(5)     W.M. Ramsay, The Church In The Roman Empire p. 236.

(6)     (Edwyn Bevan, Symbolism And Belief p. 210.

(7)     Rodney Stark, The Rise of Christianity p.196.

«Если бы я верил в то, во что верите вы, Христиане, я бы прополз, если нужно, на четвереньках через всю Англию, рассказывая людям об этом».

Генерал Бут