> Оглавление >

20. Мысль и слово (Матфей 5:33-37)

Еще слышали вы, что сказано древним:
“не преступай клятвы, но исполняй
перед Господом клятвы твои”.

А Я говорю вам:

Не клянись вовсе:
ни небом,
потому что оно престол Божий;

ни землею,
потому что она подножие ног Его;

ни Иерусалимом,
потому что он город великого Царя;

ни головою твоею не клянись,
потому что не можешь ни одного волоса сделать
белым или черным;

но да будет слово ваше: “да, да”, “нет, нет”;
а что сверх того, то от лукавого.

“Поклоняйся Господу твоему, Богу”, – на святости Бога и на страхе и благоговении, причитающихся Ему, основываются и закон Моисея, одобряющий клятвы, и закон Христа, запрещающий их. Высказывание, в котором Господь обобщает то, “что сказано древним”, включает в себя клятвы и обеты; для того, чтобы понять это, нужно рассмотреть положения Закона. Три формы клятв или заповедей встречаются в судебной практике:
(1) “голос проклятия” [1], который человек слышал или о котором знал, “но не объявил”, вменяется ему в грех. Обязанностью священника было давать показания о том, что он знает. Подразумевалось, что его показания будут правдивыми, но это существенно отличается от современной присяги при отправлении правосудия. (а) Это не торжественное заявление говорить правду, данное свидетелем, но долг давать показания, наложенный на него судьей, являющимся также и священником, действующим от имени Бога в Его царстве. (б) Ни один человек, занимающий должность судьи сегодня, не обладает такими полномочиями, как священник, назначенный Богом. (в) Нет никаких оснований считать, что этот способ ведения дела был универсальным, скорее это было властью в руках священника, которой он пользовался в нужных случаях. Знаменитый пример такого употребления авторитета в Писании – применение его Первосвященником Каиафой по отношению к самому Господу Иисусу [2]; хотя дело велось незаконно: не было ни одного действительного свидетельского показания, на основе которого можно было бы выдвинуть обвинение, а, кроме того, нельзя было требовать от обвиняемого свидетельствовать против себя, – Иисус проявил уважение к закону и свое благоговение перед Божественным именем, безоговорочно ответив на предложение поклясться.
(2) В тех случаях, когда отданная на сбережение собственность пропадает или бывает повреждена, закон требует, чтобы “клятва перед Господом” была дана между этими людьми, хозяином и человеком, которому было поручено хранить имущество [3]. Клятва хранителя собственности должна быть принята, и он должен быть освобожден от возмещения убытка.
(3) Единственный случай обязательной клятвы – тот, когда женщина подозревается в супружеской неверности, а клятва является частью сурового испытания, накладываемого на нее священником. Это уже клятва в полном смысле слова, она произносится в ответ на обвинение независимо от согласия женщины. В жизни такие судебные процедуры имели ограничения. В свете этих указов раввины понимали, что клятва должна приниматься только “в гражданских случаях, а не в криминальных; только в тяжбах относительно частной собственности, а не священнической; только по поводу движимой собственности, а не по поводу недвижимости... Более того, присяга в судебном процессе применялась только тогда, когда не было никаких улик или они были недостаточны, и могла быть потребована от одной из сторон”. В таких делах к присяге приводился только обвиняемый, а если он был замечен в склонности к ложной присяге, то не приводился к ней [5]. Позже появилась другая форма клятвы, известная из Мишны, которая давалась при определенных обстоятельствах, но этого мы сейчас не касаемся.
Кроме судебных разбирательств Закон регулирует человеческую жизнь официальными заявлениями, налагающими двойное ограничение: “...не лгите и не обманывайте друг друга. Не клянитесь именем Моим во лжи, и не бесчести имени Бога твоего” [6]. Люди должны были оставаться правдивыми, потому что ложная клятва оскверняет то имя, которое они призвали в свидетели, а клясться другим именем, а не Господним, они не должны были. Ведь заповедь “Господа, Бога твоего, бойся и Ему одному служи, и Его именем клянись” [7] не налагает обязательства давать клятву, а запрещает прибегать к любому другому имени на земле, потому что нет никакого другого Бога, кроме Единственного.
Далее, законом предусматриваются добровольные обеты, когда человек дает Богу определенные обязательства: либо посвятить Ему дары и приношения, либо воздержаться от чего-либо, призывая при этом в свидетели Его Самого. В этом случае человек не должен быть беспечным перед Богом: “Если кто даст обет Господу или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего, но должен исполнять все, что вышло из уст его” [8]. Исключительное замечание к Закону делает Екклесиаст: “Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово перед Богом, потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому слова твои да будут немногие. Ибо, как сновидения бывают при множестве забот, так голос глупого познается при множестве слов. Когда даешь обет Богу, не медли исполнить его, потому что Он не благоволит к глупым” [9].
Глупец, бормочущий обеты, так же бессмысленен, как человек, разговаривающий во сне и обнаруживший, что говорил на свою погибель. Он свободен не давать обеты, но не свободен не выполнять их [10].
Все ограничения, сопровождающие клятвы и обеты, являются продолжением одной из десяти заповедей: “Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно”, [11] – где слово “напрасно” может означать как “впустую”, так и “ложно”, и, без сомнения, включает оба значения. Особое внимание, уделяемое возвеличиванию Бога, приводит к пониманию того, что Третья Заповедь – это логическое продолжение первых двух: “Я Господь, Бог твой... Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим”. Заповедь, касающаяся Его имени, – это осознание Его Божественности, Его единственности, Его всеобщности: человеческие слова должны быть подчинены той истине, что Бог есть Бог, призывает ли человек Господа или произносит слова обещания. В свете этого один раввин сказал: “Пусть для тебя “да” будет “да”, а “нет” будет “нет”. Тот, кто изменяет своему слову, совершает такой тяжелый грех, как если бы он поклонялся идолам, и тот, кто произносит слова неправды, устраняется из Божественного общества”.
Подобные высказывания демонстрируют понимание истины, которое было сведено к нулю менее проницательными старейшинами: не существует точек, через которые можно было бы провести линию между тем, что Божье, и тем, что не Божье. Проводить отличие между клятвами Творца и клятвами тех, кого Он сотворил, – бесполезный самообман. Это, более того, нарушение заповеди “Не лги”, а потому – путь двойного отрицания святости и всеобщности Бога, которым “мы живем, и двигаемся, и существуем”.
Талмуд и еврейские писания вплоть до рукописей Маймона 12-го века (Моисей-бен-Маймон – талмудист, философ, астроном, физик, родился в 1135 г., умер в 1204 г. – Примеч. переводчика) свидетельствуют об уклонениях от клятв и показывают, что и здесь, и в Матфее 23:16-22 Господь произносит слова, которые действительно использовались. Существует достаточно много признаков того образа действий, которым “уничтожается закон”: Иисус легко показал, как слова из Писания выносили приговор распространенному в ту пору языку торжественных заявлений. Господь помнит слова из книги Исаии: “Небо – престол Мой, а земля – подножие ног Моих... Ибо все это сделала рука Моя”. Псалмопевец пел о Сионе: “Велик Господь и всехвален во граде Бога нашего... городе великого Царя” [13]. Если, таким образом, слова “исполняй перед Господом клятвы твои” толковались как призыв к исполнению только клятв, данных Господу, то теперь Иисус показывает, что любые клятвы осуждаются, ведь они содержат упоминание Бога. Если клятва затрагивала священный объект, то ценность ее была в том, что он был посвящен Богу; если в клятве называлась сотворенная вещь, то замечательно было то, что Бог сотворил ее [14].
Глупее всего клясться собственной головой или бородой (давать клятвы типа “Даю голову на отсечение” или “Клянусь своей бородой”), ведь человек при этом ручается тем, что не в его силах. Он не может по своему желанию сделать седым ни единый волос; какова же ценность такой клятвы, если в ней нет упоминания Творца этих волос, способного за ночь убелить всю вашу голову? Люди не принадлежат сами себе, как же они могут клясться собой? В любом случае, произносящий подобное связывает себя и подлежит суду даже по тому закону, который он признает. Выдвигать двойной стандарт в клятвах означает быть легкомысленным по отношению к Богу.
Многое очевидно из самого Закона, и различия между формами обетов походят на фарисейское “оцеживание комара, а верблюда поглощение”. Такие различия могли появиться только там, где истинная цель Закона была похоронена под слоем пыли его формальных истолкований. Но даже выходя за пределы этого, к более широкому осуждению клятв, Иисус еще не выносил на рассмотрение новое учение во всей полноте. Одним из знаков различия между фарисеями и ессеями было то, что последние говорили: “тот уже осужден, кто не может уверовать без взывания к Богу”. Слово, которому нельзя доверять без клятвы, не намного надежнее с клятвой; в таких вещах двойной стандарт означает расколовшуюся надвое основу: “Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих”. Закон, требующий, чтобы почтение перед Богом пропитывало всю жизнь целиком, содержал, поэтому, принцип, который должен был свести на нет применение клятв, хотя он и был изложен формально и предусматривал ограниченные меры наказания из-за людского “жестокосердия”.
Иисус, таким образом, первым осудил толкование, подрывающее закон, но он своей собственной властью и переступает границы формулировок Закона и, делая это, открывает истинную его цель. “Но да будет слово ваше: “да, да”, “нет, нет”, – говорит он. Если мы спросим, в чем состоит сила дважды повторенных слов, ответить нам сможет Иаков: “Да будет у вас да – да...” Если суть заключается в “да”, пусть и слово будет “да”, и никакое другое, и пусть это значит именно то, что сказано.
Одной из поразительнейших современных иллюстраций того, что это могло означать, является – увы – пример из жизни нехристиан. Солдат, которого долг службы привел к китайским лавочникам в Сингапуре, рассказал автору, что они считали оскорблением своей чести просьбу поставить подпись под письменным контрактом, однако, были очень осторожны при произнесении ими слов.
“А что сверх этого, то от лукавого...” Среди изучающих Библию существует тенденция олицетворять “лукавого” с дьяволом на том основании, что это больше согласуется с еврейским характером мышления: фактор, оказывающий влияние, интерпретируется скорее как автор зла, а не как абстрактный принцип. Но, не говоря уже об истине, что нет никакого персонального “автора зла”, независимого от человека, эта точка зрения игнорирует важную еврейскую концепцию, находящуюся в гораздо большей гармонии с основным учением Писания. Это – “Йецер-ха-Ра”, злое побуждение, выражение, с которым мы встречаемся в Бытие 8:21: “...помышление (“йецер”) сердца человеческого – зло от юности его” [15]. Во Второзаконии 31:21 также встречается это слово: “Я знаю мысли (“йецер”) их, которые они имеют ныне”. От злого побуждения, говорили раввины, происходит гнев, мстительность, алчность, тщеславие и невоздержанность, что аналогично осквернениям, осуждаемым Господом, исходящим из “сердца человеческого” [16]. “Помышления” в Писании не обязательно, однако, дурного качества, о чем можно прочесть у Исаии: “Твердого духом (“йецер”) Ты хранишь в совершенном мире” [17]. Раввины отмечали также добрые побуждения (“йецер тов”), но в то время как зло рождалось вместе с человеком, добро – на тринадцать лет моложе: ссылка на то, что по обычаю еврейский мальчик в тринадцать лет становился “бармицвехом”, “сыном Заповеди”. Таким образом, представляется, что добро входит в человека со Словом Божьим, в то время как зло – врожденное качество. Если “Йецер-ха-Ра” (дурной помысел) имеет тенденцию быть олицетворенным, а иногда и отождествленным с мифологическим Сатаной, то это тот род развития мысли, которого можно было ожидать, однако очевидно, что изначально выражение “Йецер-ха-Ра” было попыткой объяснить психологию человека в рациональных и библейских терминах. Хотя эти раввинские писания и принадлежат к более позднему периоду, чем время Иисуса, они основаны на ранних традициях и могут служить доказательством того, что Иисус имел в виду, когда говорил своим слушателям о “лукавом” как о побуждениях человеческой натуры. То, что выходит из человека, оскверняет его, учил Иисус, потому что из сердца его исходят дурные мысли и следующие за ними поступки. Описанная Павлом война внутри него самого между “законом его членов” и “законом его ума” очень хорошо иллюстрирует истоки еврейского мышления. Грех, живущий в его плоти, по словам Павла, работает на смерть, даже делая “что-то хорошее”, потому что Закон открывает порочность греха, а потому осуждает его [18]. Как совершенны его рассуждения, вырастающие из слов Господа, когда “лукавый” понимается как постоянно живущая в человеке склонность! И Иисус, и Павел коснулись этого, чтобы показать, что современный им иудаизм не мог разрешить конфликта между злом и добром в человеке.
В праведности, принадлежащей Царству, нет места словам или поступкам, основанным не на “мудрости, нисходящей свыше”, а на “земной, душевной, бесовской” [19]. Когда установится Его полная Власть, а все враги будут подавлены, Бог будет “все во всем”, и совершенный порядок вещей наступит для тех людей, для которых Бог всегда был “всем”, ведь все пришло от Него и Им все существует. Это – знание о Боге и об ответе, который должны дать Ему люди, пронизывающее слова Иисуса. Хотя мы можем уловить параллели с еврейским образом мыслей, никто еще не видел столь ясно Того, Кто невидим, и не оценил со всей прозорливостью каждый поступок или мысль в свете этого видения. Такое зрение придает учению Иисуса о клятвах единство и глубину. Иисус мог использовать кирпичи, изготовленные другими людьми, но дом, который он строит из них, – его собственный, и создается он по небесному плану.
Для имеющих подобное зрение поклонение не является случайным актом, оно – постоянная позиция; жизнь их сориентирована по направлению к Богу. Христос – единственный жизненный пример, на который следует опираться, а он сказал, что поклоняющиеся Богу “должны поклоняться в духе и истине” [20]. Бог есть Дух и призывает людей поклоняться Ему “в духе”, в полностью духовном сознании, и в Божественном обучении человека этот урок должен быть проведен в жизнь путем окончания ритуалов закона (хотя Сам Бог предписал его) и разрушения Храма в том месте, которое Бог выбрал, чтобы поместить там Свое Имя. Когда именно этот центр был уничтожен, Израиль должен был понять, что истинное поклонение состоит в памяти о Боге в повседневной жизни. Эта память должна как сдерживать их слова, так и освящать их обещания.
Понимая образ мыслей Иисуса, мы способны ближе подойти к двум вопросам:
1) Применял ли Иисус запрет на судебные клятвы к своим ученикам? и 2) Запрещаются ли судебные клятвы тем, кто сегодня исповедует его имя? Слова “Не клянись вовсе” могут сами по себе рассматриваться как одно из его кратких высказываний, выраженных в восточном стиле. Когда Иаков цитирует эти слова, сам контекст определяет, что он имеет в виду. Говоря о притеснениях, которые могут испытать братья, он утешает их словами: “будьте долготерпивы до пришествия Господня”, – и приводит в пример “злострадания и долготерпения... пророков” [21]. Верующие, подобно пророкам, могут оказаться гонимыми и осуждаемыми. Их твердость может быть испытана там, где они искушаемы выразиться красочным восточным языком, о чем Иаков говорит так: “Прежде всего, братья мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою; но да будет у вас “да, да” и “нет, нет”, “дабы вам не подпасть осуждению”.
В противовес чему произносит Иисус: “А Я говорю вам “? Его учение отличается от Закона, который запрещает а) ложные клятвы и б) невыполнение обетов. Иисус же учит: “Не клянитесь вовсе” и (по меньшей мере, косвенно) “не давай обетов”. Такие обеты и клятвы, по мнению Иисуса, носили добровольный характер, что подтверждается тем, что все приводимые им примеры взяты из повседневной жизни и рыночного языка, а не из юридической практики. Если к этому прибавить, как сам Иисус вел себя под судом, мы сможем ответить на первый вопрос так: “Нет, он не запрещал ученикам давать судебные клятвы, когда этого требовало подчинение Закону Моисея и пока Закон существовал”.
Это, однако, не полный ответ на вопрос: как мы должны себя вести сейчас, скорее нужно решать в свете лежащих в основе принципов, чем буквы указа. Невозможно сравнивать судебные клятвы под Законом Моисея с таковыми в обычном современном суде как по тому авторитету, которыми они обладают, так и по форме, в которой даются. Уже было показано, что под Законом клятвы применялись лишь в определенных случаях, и есть что-то отталкивающее в той легкости, с которой они даются сегодня. Как поступать нам, мы должны решить сами. Мы знаем, что нам предписано честно отвечать судьям, но мы можем почувствовать, – как автор этой книги – что нашему духу поклонения больше соответствует не присяга, а торжественное заявление в разрешенной форме, в котором мы избежим упоминания Божественного имени, оскверняемого таким образом ежедневно. Для учеников Христа существует лишь один стандарт правды, и клятва Божественным именем ничего не прибавит к нему, в то время как истинное почтение побуждает нас сопротивляться обращению к Его имени для свидетельства наших человеческих показаний. Единственное, что безусловно для последователей Христа, – “все делать во славу Божию” [22].
Примечания к главе 3.7

1. Левит 5:1
2. Матфей 26:63
3. Исход 22:11
4. Числа 5:19, 21
5. Jewish Encyclopaedia
6. Левит 19:11-12
7. Второзаконие 6:13; 10:20
8. Числа 30:2
9. Екклесиаст 5:1-3
10. Второзаконие 5:11
11. Исход 20:7; Второзаконие 5:11
12. Исаия 66:1-2
13. Псалтирь 47:2-3
14. Матфей 23:17-22
15. Сравните с Книгой Бытия 6:5
16. Марк 7:20-22
17. Исаия 26:3
18. Римлянам 7
19. Иаков 3:15
20. Иоанн 4:24
21. Иаков 5:7, 10, 12
22. 1-е Коринфянам 10:31