23. Тайное и явное (Матфей 6:1-6; 16-18)

Смотрите, не творите милостыни вашей перед людьми
с тем, чтобы они видели вас:
иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.

Итак, когда творишь милостыню,
не труби перед собою,
как делают лицемеры в синагогах и на улицах,
чтобы прославляли их люди.

Истинно говорю вам:
они уже получают награду свою.

У тебя же, когда творишь милостыню,
пусть левая рука твоя не знает, что делает правая,
чтобы милостыня твоя была втайне;
и Отец твой, видящий тайное,
воздаст тебе явно.

И когда молишься,
не будь, как лицемеры,
которые любят в синагогах и на углах улиц
останавливаясь молиться,
чтобы показаться перед людьми.

Истинно говорю вам,
что они уже получают награду свою.

Ты же, когда молишься,
войди в комнату твою
и, затворив дверь твою,
помолись Отцу твоему, Который втайне;
и Отец твой, видящий тайное,
воздаст тебе явно...

* * *

Также, когда поститесь,
не будьте унылы, как лицемеры;
ибо они принимают на себя мрачные лица,
чтоб показаться людям постящимися.

Истинно говорю вам,
что они уже получают награду свою.

А ты, когда постишься,
помажь голову твою и умой лицо твое,
чтобы явиться постящимся не перед людьми,
но перед Отцем твоим, Который втайне;
и Отец твой, видящий тайное,
воздаст тебе явно.

Правила христианской жизни раскрыты, и направление мышления достигло своей высшей точки, в которой показано, что причина всего – любовь, а источником любви является Бог. По ходу наших размышлений мы подошли к следующей части Нагорной Проповеди, касающейся общения ученика с Богом, Единственным, могущим научить любви, которую должен проявить ученик.
Если человек – сын и раб невидимого Бога, какого рода религиозные службы должен он выполнять? Вначале Иисус делает общие заявления, в которых под корень подрубает все религиозные обряды, относящиеся к любому другому объекту поклонения, а не к Самому Богу; здесь он дает три наиболее актуальные для евреев иллюстрации (милостыня, молитва и пост), связанные с тремя важнейшими сферами духовной жизни: отношение к другим, обращение к Богу и самодисциплина.
Слова о милостыне в стихе 1 связаны со сказанным в Матфее 5:20 о праведности, которая должна превзойти “праведность книжников и фарисеев”. Не только раздача милостыни, но и все благочестивые поступки фарисеев являлись театральным представлением, выполняемым для того, чтобы люди видели их поступки. Если, подобно артистам в пьесе, выступающие добивались восхищения своей публики, то это вознаграждение было вовсе не от Отца Небесного, а потому фарисеи никому не оставались должны. Они, фактически, посвящали себя не Богу, а самим себе; тот восторг, который они вдыхали, был благовонием для их собственных ноздрей; их служение стало самопоклонением, а самодовольство было им наградой. Сказанное станет выразительней, если напомнить, что фарисеи старались получить титул в награду за строгое следование пунктам закона. Вознаграждение за добродетели в этой жизни, и еще большее – в будущей, при помощи которого будут исправлены существующие сегодня неравенства, – такова истинная основа их религии; Иисус одной фразой опрокинул ее.
Адольф Дайсман, ведущий исследователь папирусов и рукописей, проливающих свет на язык того времени, говорит, что слово, имеющее значение “Я получил”, постоянно встречается в расписках в получении приходно-расходных ведомостей, и, в свете этих доказательств, слова в Нагорной Проповеди “приобретают более пикантный иронический смысл, состоящий в том, что они могут подписать квитанцию в получении вознаграждения: их право получить награду реализовано, превращено в деньги, и они дают расписку в этом”.
“Творение милостыни” оценивалось так высоко, что становилось синонимом праведности; а в апокрифах, по меньшей мере, было возвышено до средства искупления. Иисус отклоняет эту ложную доктрину о заслугах; если она, действительно, и была известна палестинским евреям, то в его учении ей абсолютно не нашлось места. Его ссылка на то, что не следует “трубить перед собой”, основывается, видимо, на традиции тех дней, когда трубили в бараний рог (по-еврейски – “шофар”) во время общенародных постов в периоды осенних засух. Звуки рога были слышны в общественных местах после каждого из шести благословений, которыми заканчивались молитвы о дожде, после чего все ждали воды с неба, как милостыни. Но здесь буквально любая деталь могла стать не более чем семечком, которое вырастет в живую метафору для саморекламы.
Со временем “Шема, Исраэль” (“Слушай, Израиль”), с ее великой точностью сказанного, была оставлена, и ежедневной молитвой стали “Восемнадцать Благословений”, части которой датируются первым веком. Где бы ни случилось находиться человеку, он должен был соблюсти ритуал, а потому сказанное Иисусом было вовсе не случайно: иногда фарисеи оказывались застигнутыми врасплох в час молитвы на улице или даже перекрестке двух улиц, на углу, где могли быть видны одновременно с двух сторон. Молитва на виду у всех была достаточно распространена среди раввинов, обсуждавших до хрипоты, может ли в момент молитвы, по закону, один человек приветствовать другого и кого именно.
Поститься закон требовал только в День Искупления, но традиция во время Исхода установила другие посты, связанные с несчастьями в израильской истории [1]. Считалось, что во времена Господа соблюдался только один пост “пятого месяца”, служащий напоминанием о разрушении Храма. Но общенародные посты предусматривались также в периоды засух и общих бедствий. Они соблюдались только во второй и пятый дни недели: трехдневный пост, к примеру, держался бы в понедельник, четверг и следующий понедельник. А так как эти дни были рыночными, когда города бывали заполнены толпами народа из соседних деревень, появлялось дополнительное искушение ханжески выставить напоказ то, что ты постишься. Соблюдение поста в эти два дня в течение года не было общим правилом, об этом упоминается в соответствующем трактате Мишны (собрании еврейских традиций, древнейшей части Талмуда, составленной около 200 г. н. э. – Прим. переводчика), в христианской же литературе на это ссылались, как на обычай лицемеров. Потому, тот фарисей из притчи, который постится два раза в неделю, весьма вероятно считал, что он “не таков, как прочие люди” [2]. Воздержание от мытья и посыпание головы пеплом или землей было традиционным выражением кротости, скорби или смирения. Такой фарисей с морщинами, в которые попал пепел, с немытым лицом, пересеченным ручейками пота, должен был выглядеть особенно скорбно.
Этому Иисус противопоставляет учение, которое, вырастая на почве того времени, каждой своей деталью так же много значит для нас, как и для тех дней. В благотворительности “пусть левая твоя рука не знает, что делает правая”: образное высказывание в форме притчи, и, возможно, притчи общеизвестной. Сказанное о молитве – войди в свою комнату и закрой дверь – в двух словах рисует картинку из жизни. Иисус не имел в виду, что нельзя участвовать в молитве вместе с другими, в собрании или дома; но, давая портрет лицемера, ищущего публичности, он рисует портрет своего ученика, стремящегося к уединению во время молитвы, и каждая из картин рассказывает нам свою историю об определенном человеческом образе мыслей. В конце концов, говоря о постах, Иисус советует вести себя в это время как обычно, не показывая, что ты делаешь. Существует множество вещей, в которых мир не видит “никакого зла”, а ученики постоянно от них “постятся” во имя Иисуса Христа, воздерживаются или нет они от пищи, но делают ли они это с мрачным самодовольством святоши или с радостью жизни во Христе? Воздержание правильно: отсеки руку или вырви глаз вместо того, чтобы потакать им в том, что может стать ловушкой для тебя и для других. Однако всегда есть люди, полагающие, что праведность состоит в обнаружении все новых и новых вещей, которые нельзя делать. Такая жизнь, основанная на отрицании, противоречит посланию Иисуса в нескольких пунктах и, прежде всего, в том, что истинной сердцевиной учения является позитивная сила любви. Он благословляет “нищих духом”, а не духовно слабых. Это также – и физическое нездоровье (в то время как учение Иисуса – и здоровое по своему существу, и духовное): сосредоточенность на запретах укрепляет силу желаний; истинный же метод изгнания зла – насаждать добро. В конечном же итоге, там, где подобный склад ума приводит к успеху на одном направлении, на другом он влечет за собой большую опасность: тенденцию сосредотачивать внимание только на собственной праведности. Не ощущают ли сегодня некоторые люди, жизненный путь которых помечен дорожными знаками “Нельзя!”, иронию Иисуса так же сильно, как и фарисеи?
Сколько бы не существовало способов поститься, путей демонстрировать свой пост – гораздо больше. Может быть, сегодня ханжество не так распространено, как в то время, когда существовали общепринятые стандарты вероисповедания: это болезнь, которая тучнеет на религиозной почве. Каждое время, однако, поражено своим пороком притворства и лицемерия. Там, где есть рвение в духовной жизни, присутствует и желание не быть превзойденным другими, и отсюда, – поиски новых способов показать свое усердие; но кому мы должны это демонстрировать? С того, кто больше имеет, больше и спрашивается; времена же наибольших достижений – это и времена наибольших опасностей. От нас может потребоваться, чтобы мы делали больше других, но не на виду у всех. Существует и другая опасность, еще больше связанная с постом. Возможно, мы чрезмерно скрытны в “признании своих ошибок друг перед другом”, но некоторые религиозные движения отчетливо показали противоположную опасность: выставление напоказ своего прошлого и отпущение грехов посредством эмоциональных исповедальных оргий, которые, по-настоящему, эгоцентричны. Заветы Господа имеют прямое отношение ко всем этим искажениям религиозной жизни.
Ключ к мыслям и деятельности святого должен быть найден в постоянно повторяющейся фразе: “Отец твой, Который втайне”. Он – “Царь веков... нетленный, невидимый, единый, премудрый Бог” [3], и тот, кто любит Его, будет жить “как бы видя Невидимого” [4]. Сосредоточив свое внимание, такие люди входят время от времени в такую сферу, где человеческие меры и стандарты более не существуют. Даже в общении между ближайшими друзьями есть границы, которые не могут быть преодолены. Даже между мужем и женой, в самом высшем варианте человеческого союза, где взаимопонимание может быть наиболее глубоким, существует, в конце концов, предел, объясняемый тем фактом, что они – две “живые души”, два сознательных существа, чьи индивидуальности тесно связаны с их телами. “Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?” [5] Но есть Тот Единственный, Которому все сердца “обнажены и открыты” [6]. Для Него темнота – все равно, что свет; мысли невысказанные слышны в Его ушах, потому что Он – за пределами “вещей видимых”, за границами видимого восприятия космоса, который Он сотворил; поскольку же Отец Сам “втайне”, Он видит тайное, и для Него, Невидимого, – невидимое известно. Вместе с трепетом перед этим всепроникающим зрением и печалью о той моральной хрупкости, которая откроется этому взгляду, ученики радуются тому, что известно, каковы они истинно. Обращаясь к Богу с частными молитвами, они уже могут не бояться человеческого злого умысла или непонимания может не стремиться к людской похвале, за исключением (избави, Боже!) своей собственной! Здесь они будут правы, поскольку находятся наедине с Богом Истины. Из такого общения может вырасти союз, который достигнет своей полноты в тот день, когда им “откроется”, что они подобны Сыну, проявившемуся в Отце, а потому “увидят Его, как Он есть” [7].
Только для человека веры возможно такое общение, а достигнувший его входит в контакт с истинной реальностью. Более того, сердцевину этой реальности он будет иметь внутри себя, и это станет пробным камнем для тех полуправд, которые порождаются его собственной природой, и для притворств окружающего мира. Он будет больше, чем правдивым, он станет человеком истины. Он непреклонен перед людским судом не от гордости по отношению к людям, а от смирения перед Богом.
Неверующий всегда ходит по видимому миру. Для него не существует тайного места для Того, Кто невидим. Единственным критерием ценности для него является богатство людей, которое можно увидеть, или человеческая похвала, которую можно услышать. Меняющиеся сцены жизни, подобные теням, отбрасываемым стеной, – единственная реальность, знакомая ему, и сквозь фантасмагорию жизни он движется под вечную сень смерти. Если он знает только это, то для него “все – суета и томление духа” [8]. Среди таких участников суетного спектакля выделяется лицемер, претендующий на знание невидимой реальности, о которой, в действительности, он не знает ничего, кроме имени. Он заявляет, что откладывает сокровища на небесах в то время, как его богатства – только на земле.
Греческое слово “хипокритас”, переведенное как “лицемер”, первоначально означало “отличать одно от другого”, а потому – толковать сны. По какой-то ассоциации, утерянной еще в древности, слово стало применяться к декламирующему оратору или участнику диалога. Отсюда “лицемерие” легко перешло к игре актера в пьесе, а затем – к притворству, в дурном смысле слова. Два примера из Септуагинты (LXX), из книги Иова, где в оригинале стоит “безбожный”, “богохульный”, “нечестивый”, расширяют библейское употребление этого слова по сравнению с его более ранним значением. Это Иов 34:30: “чтобы не царствовал лицемер к соблазну народа”, – и Иов 36:13: “Но лицемеры питают в сердце гнев”. В одном случае – это нечестивость, расставляющая ловушки для людей, в другом же – нечестивость, затаившая ожесточение против Бога: в обоих случаях обман вырос из корня неверия.
Все грехи, в действительности, – это неверие, осуществленное на практике; безумец сказал в сердце своем: “Нет Бога”, – и из этого отрицания выросли его жестокость и развращение [9]. Однако существует совершенно определенная разница между грехами, совершенными, когда вера побеждена в неравном соперничестве со страстями, и грехами, обязанными глубоко укоренившемуся отрицанию Бога. Первые могут быть грубыми и отвратительными, а совершивший их может сделаться отверженным; последние же могут быть прикрыты маской соответствия общественным канонам. Однако, в то время как слабая вера может быть укреплена до такой степени, что это приведет к покаянию, в безверии нет и зачатка исправления. Человек, думающий, что Бог не берет ничего на заметку, не верит в праведность Бога; человек же, обманывающий Бога, не верит в Его реальность. Анания и Сапфира, которые “солгали Духу Святому” для достижения доброго имени за большую щедрость, чем они показали в действительности, служат классическим примером; было нужно показать с вызывающей благоговейный страх силой, в начале истории Церкви, справедливость, реальность того невидимого Духа, который они презрели.
Именно полное безверие, делающее возможным сочетание льстивого языка с чудовищными намерениями, так горячо осуждено в псалмах [10]. Лицемерие – важнейшая составляющая всех таких грехов, и Иисус следовал традициям Ветхого Завета, когда изливал свои самые страшные обвинения на лицемеров [11]. Если и есть разница, то она состоит в том, что Ветхий Завет осуждает грехи, которые примешиваются к лицемерию, Иисус же смотрит глубже: он осуждает само лицемерие как корень греха. Человек, начинающий со лжи по отношению к своим товарищам, приходит к обману Бога и, в конце концов, – самого себя. Он – живая ложь; свет, который в нем – тьма, и как беспросветна эта тьма! Истина не может проникнуть в нее, потому что она активно сопротивляется истине, и это влечет за собой два последствия. Для самого человека спасение – это все, но оно невозможно. Он стоит на пути к вечному греху – богохульству против Святого Духа в форме приписывания работы Бога Веельзевулу, который, по своей исключительной природе, не допускает ни прощения, ни возрождения. Во-вторых же, когда он обнаружит свет в других, он будет вынужден противостоять ему всеми способами, даже преследованиями вплоть до смерти.
Лицемерие – наиболее развращающий из пороков, потому что он иссушает саму совесть. Грехи сборщиков налогов и распутниц были циничны; не было никакой нужды для Иисуса объяснять тем, кому Закон был известен, то отвращение, какое вызывали такие прегрешения в Божественных глазах. Но, будучи исключенными из благовоспитанного общества, мытари и распутницы были, по крайней мере, избавлены от лицемерия, а потому Иисус сказал с истинной духовной проницательностью, что он пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию; они, по крайней мере, имеют силу ответить на этот призыв. Снятие маски с лицемерия – обратная сторона учения об Отце, Который “видит тайное”. У ученика есть тайна, из-за которой он идет во внутренние комнаты: его тайна – Бог. У лицемера есть тайна, ради которой он останавливается на углу улицы. Но это никакая не тайна, а сам он – только звучащая “пустышка”; в то время как грехи развратников проявлены, грехи лицемеров должны быть замаскированы. Нет ничего тайного, сказал Иисус, что не стало бы явным; как Разоблачитель и Судья он ожесточенно раскрывает бесплодное сердце лицемера.
Может показаться странным, что Иисус так часто говорит о возмездии в этой Проповеди любви. В таком частом повторении слов “плата” и “награда” есть доля преднамеренной иронии; это делается, чтобы установить различие между “праведностью” фарисеев и “праведностью” Царства Божьего. Лишь однажды это слово было применено по отношению к святым [12], хотя в положительном смысле, как “награда”, оно встречается у Матфея 10:41-42, Марка 9:41, Луку 6:23, в Посланиях и Откровении. Однако в Нагорной Проповеди оно везде окрашено иронией; те, к кому это относится, ищут плату, которую они не получат [13]. Разные термины поясняют фразу “Отец твой... воздаст тебе”: возвратит, возместит, оплатит. Множество толкований этого слова наводит на мысль об его более широком диапазоне значения. Особое внимание, уделяемое награде в Проповеди, связано с фактом, что она поставлена во главу критики учения фарисеев и указывало на отличие между их целью и целью учеников Христа: фарисеи ожидают плату за свою деятельность, ученикам же обещана щедрость за их живую веру.
Бесспорно, что награда стоит на столь видном месте в учении Иисуса: не он ли сам претерпел посрамление “вместо предлежавшей Ему радости”? Человеку, обладающему качествами, за которые Иисус называет его “блаженным”, невозможно стремиться к награде только во имя себя самого. Милосердный человек не был бы таковым, если бы он рассчитывал преимущества проявления милости: он был бы лицемером, и во времена испытаний его эгоцентризм раскрылся бы. Миротворец едва ли преуспел в достижении мира, если бы его реальной целью было лишь добиться звания “сын Божий”. И как далек от смирения тот человек, который думает, что унаследовать землю – это причитающаяся ему плата за кротость! Трагически абсурдно думать: “Я буду кротким, потому что за это я стану наследником; я буду нищим духом, чтобы быть вознесенным, – и горе тому, кто меня притеснял!” Таким способом нельзя достигнуть ничего, кроме перевернутого с ног на голову чувства гордости: человек становится актером в пьесе, представление которой обманывает его самого, и, в своем малопривлекательном самодовольстве, он может даже не получить в награду, как фарисеи, аплодисментов публики.
Все приведенные выше примеры явно абсурдны, такими плохо замаскированными несоответствиями сердце, во все времена, обманывает само себя. “Ищите же прежде всего Царства Божия...”, – как часто читали мы этот призыв стремиться к обладанию чем-то большим в следующей жизни в ответ на отказ от нынешних удовольствий; но дух смирения и корысти не могут существовать вместе.
В то время как эта истина очень часто упускалась из виду, не менее верно и то, что Бог установил для людей награду, к которой необходимо стремиться; презреть этот дар означало бы презреть Дающего: “приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира” [14]. Отец, знающий вашу тайную с Ним связь, даруя приготовленную Им награду, открыто покажет Свою любовь к вам. Дар есть дар, но он также, прежде всего, – выражение отношения, печать соучастия, свидетельство того, что Он усыновляет и удочеряет людей. Такая награда – знак Божественного удовольствия теми, кто искуплен, и примирен, и избран Его волею: “Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство” [15]. Если Его добрая воля состоит в том, чтобы дать, то не в том ли наше “благоволение”, чтобы жить в соучастии с Ним и получить этот дар? Хотя такая награда должна быть отвоевана в борьбе, подобной атлетическим соревнованиям за драгоценный приз – постоянным стремлением к победе, не должна ли исключить эта радостная мысль у каждого из сыновей Божьих простого своекорыстия и желания получить какую-нибудь материальную выгоду?
Предложение Богом награды Его сыновьям является окончательным доказательством того, что Он – действительно личность. Для абстрактного Бога (Сверхсущества) это было бы невозможным; для Отца это не только возможно, но и естественно; для Его же истинных сыновей такая награда – благоприятный случай проявить свое ответное восхищение этой Личностью. Когда мы радуемся подарку, выбор которого точно передает характер нашего любимого друга, мы говорим: “Только он (она) мог послать мне это!” Точно так же Небесный Отец дает своим детям Царство; Он замыслил это в начале времен; Он “приготовил” это с любящей заботой, и для Его детей этот дар является узами любви.
Примечания к главе 4.1

1. Захария 7:3-5; 8:19
2. Лука 18:11
3. 1-е Тимофею 1:17
4. Евреям 11:27
5. 1-е Коринфянам 2:11
6. Евреям 4:13
7. 1-е Иоанна 3:2
8. Екклесиаст 1:14
9. Псалтирь 13:1; 9:25,29
10. напр. Псалтирь 35:2-5
11. напр. Матфей 23
12. Матфей 5:12
13. Матфей 5:46; 6:1,2,5,16
14. Матфей 25:34
15. Лука 12:32