24. Обучение молитве (Матфей 6:7-9)

А молясь, не говорите лишнего, как язычники;
ибо они думают, что в многословии своем
будут услышаны;
Не уподобляйтесь им;
ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду,
прежде вашего прошения у Него.
Молитесь же так:

Дважды записано в Евангелиях, что Иисус учил своих учеников молиться; оба раза – это одна и та же молитва, хотя во втором случае он произнес ее в укороченной форме. Первый раз, в Нагорной Проповеди, после предостережения против многословия, свойственного язычникам, он дает им образец с предписанием: “Молитесь же так...” Второй раз – у Луки 11:2-4, когда один из учеников его, увидев Иисуса молящегося, просит: “Господи, научи нас молиться, как и Иоанн научил учеников своих”, – и Иисус отвечает: “Когда молитесь, говорите...”
Эти примеры и предостережения Иисуса возникают на определенном историческом фоне. Среди раввинов существовала традиция давать своим ученикам образец молитвы, составленной ими; Иисус же, хотя и не принадлежал к раввинской школе, а потому не был признан евреями лидером, согласился со званием учителя, которым нарекли его ученики. Особенно пеклись раввины о “ключевых” молитвах (как они их называли), вмещавших всю сумму длинных просьб, произносимых в синагоге. Студент, которому что-то помешало посетить публичную лекцию, повторял наизусть эти “ключевые” молитвы, как если бы он был вместе с прихожанами, а потому, так же, как и Молитва Господа, его молитва звучала во множественном числе.
Иоанн Креститель, очевидно, продолжал традицию раввинов. Можем ли мы отобрать из учения Иоанна то, что было сутью его молитв? Определенно, центральными темами были: пришествие Мессии и Его Царства; проявление Божественной праведности; поворот человеческих сердец к Нему и явление “Агнца Божьего, Который берет на Себя грех мира”, чтобы народ лучше приготовился к Божественному Суду, который уже близок.
Учениками Иисуса были, в основном, люди, чьи сердца были подготовлены Иоанном. Крещение и нисхождение Святого Духа открыли Иоанну Иисуса как Мессию, приготовить путь которому он был послан, а ученики, пришедшие с ним, получили знание об уникальности своего Учителя. Молитвы Иоанна могли бы уже не использоваться сейчас, когда Иисус был с ними, но еще более важным фактором была сама сила характера Христа и глубина его учения: от него ожидали особой, отличной от других, молитвы, несущей отпечаток его собственной личности. Просьба в Евангелии от Луки могла быть произнесена одним из учеников из группы, большей, чем 12 апостолов, которому не удалось услышать молитву, произнесенную Иисусом на Горе.
Другой фактор исторической обстановки отразился в предостережении Иисуса насчет многословия. “Не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны” [1]. Они “думают” – это их оценка или мнение – но как далеки они от истины! Поклоняющиеся Ваалу на горе Кармил призывали с утра до полудня: “Ваале, услышь нас!” [2]. Поклоняющиеся Диане в Ефесе громко взывали в течение двух часов: “Великая Артемида Ефесская!” Как далеко ушла еврейская молитва под влиянием таких языческих примеров: повторяющихся много раз призывов к этим богам! Д-р Тиртель [3] цитирует образцы молитв, произносившихся в День Искупления, обобщивших все варианты просьб, в которых проявилась вся изобретательность молившихся: “О, Господи, сделай это во Имя Твое; сделай это во имя Твоей правды; сделай это во имя Твоего Завета; сделай это во имя Твоего величия...”, – и так далее, еще 40 раз; “Ответь нам... ответь нам Ты, Который совершенен...”, – и так далее, до тех пор, пока “ответь нам” не повторится 70 раз. Исповедь превращалась в длиннейший перечень всех предполагаемых ошибок. Таковы древние молитвы, сохраняющие еще более старые традиции.
Такая назойливость, кажется, подразумевает не детскую веру в великодушие Бога, а полное неверие как в Его любовь, так и в Его реальность. В Его любовь – потому что божество, которое необходимо атаковать просьбами, должно быть капризным и строптивым. В Его реальность – потому что такие сложные словесные построения обращены, в действительности, к себе, а не к Богу. “Как прекрасна моя молитва! Какое совершенство в том, что я не оставляю ничего невысказанным!” – это не произнесено, но смысл этой идеи таков: “Как понравится им моя молитва!” Следует добавить, что импровизированная молитва может оказаться достаточно пустой, если красноречие и пыл предназначены только для того, чтобы привлечь внимание публики.
Значение слова, переведенного как “многословие”, не вызывает сомнения. Оно использовано в Септуагинте и истолковано в Притчах 10:19: “При многословии не миновать греха”. Слово, переведенное как “говорить лишнее”, однако, нигде больше не найдено по-гречески (за исключением одного очень позднего автора), кроме ссылки на этот отрывок; оно представляет собой одну из лингвистических проблем, окружающих Молитву. Это слово – (“баттологео”) сейчас обычно рассматривается, как происходящее от греческого глагола и арамейского корня, означающих “бесполезный, тщетный”; оно употреблено Синайской Сирийской версией Библии при переводе следующей фразы: “Не произноси пустых (тщетных, бесполезных) вещей”. Д-р Тиртель, однако, высказывает остроумное предположение, что это значит: “Говорить от Бэт до Тав” (т. е. от второй до последней буквы еврейского алфавита), – и использовано для обозначения алфавитного порядка моления. Употребление акростиха, как хорошей формы для запоминания, несколько раз встречающейся в Псалтире и в Плаче Иеремии, вдохновлено свыше. Некоторые искусственные способы упорядочения, такие как акростих, аллитерация, рифма, позволяют правильно вспомнить композицию; но иногда использование этого приема лишает сказанное смысла, превращая его в головоломку. Вот еще один пример д-ра Тиртеля. Длинные молитвы, иногда с двойным акростихом (по две строки, начинающиеся на одну букву), с трудом продвигаются (если говорить по-русски) от А до Я, а предложения в них бывают построены так, чтобы в большей степени удовлетворить потребностям алфавита, а не запросам духа. В противоположность всем этим претензиям Господь обращает внимание на простоту молитвы, когда учит, начиная с буквы Алеф (первая буква еврейского алфавита): “Авва, Отче”, – на чем и останавливается. Эта молитва – на Алеф; от Бэт до Тав оставлено тем, кто “лицемерно” и “напоказ” долго молится [4]. Этот взгляд на проблему (представленный нами с должными оговорками) привлекателен тем, что рассматривает язычников с иронией. Однако, думая о фарисейской традиции, Иисус пронзает их кожу острым копьем: язычники раньше них использовали такую форму молитвы. К кому бы это не относилось, к язычникам или евреям, такие молитвы одинаково лишены подлинной сущности. Отец знает обо всем прежде, чем его попросят; истинный же ученик, ощущающий в жизни реальность присутствия Бога, осознает, что Он все видит и даст именно то, что является благом.
Давая модель молитвы, Иисус делал больше, чем просто присоединялся к традиции: он установил необходимость обучения молитве; поступая так, он дал совершенный пример глубины мысли и краткости слов. Истинная молитва – это не просто излияние чувств или упражнение вашего интеллекта. Люди должны мысленно отобрать достойные молитвы предметы, включающие все подлинные нужды и поместить их в рамки Божьей цели, а затем, имея все это в виду, должны направить свое сердце, ум и волю к Богу. Если мы подходим к молитве с уверенностью в реальности Того, к Кому мы обращаемся, наше расположение духа отразит чувства Авраама, сказавшего: “Вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел”. Молился Авраам и о своем родственнике Лоте: и мы, обращающиеся не только к Другу, но и к Отцу, не можем исключить из наших молитв личные просьбы о благополучии тех, кого мы любим. Как часто Павел говорит, что “вспоминает” о верующих из разных экклесий в своих молитвах [5]. Если мы знаем, как сделать хороший подарок нашим детям, как приятно должно быть нашему Небесному Отцу, когда мы просим Его о добрых дарах для них! Однако даже любовь может стать узкой и собственнической; память же о Молитве Господа гарантирует то, что большинство наших персональных просьб будет соответствовать всеобщим целям творения. Проверка наших собственных молитв по такому образцу приведет к расширению нашего кругозора, который “уже не может быть расстроен частными вещами и не может заблудиться в размышлениях о цельности”.
Стеснение, порожденное благоговением пред Богом, не опустошает молитву страсти. Скорее, это даже поднимает ее уровень: для молитвы требуется дисциплина как эмоций, так и мыслей, и в чрезвычайной краткости слов Господа – концентрация чувств. Такие простые фразы скрывают свою глубину от случайного взгляда: уже “Да святится Имя Твое” содержит в четырех словах все, что может сказать во всей своей полноте благороднейшая из еврейских молитв: “Благословенно, и восхвалено, и прославлено, и возвышено, и вознесено будет Имя Святого, благословен будет Он”. Только дисциплиной мысли можем мы войти в сказанное Господом, чтобы понять, что это – сама поэзия, где краткость сообщила словам величайшую силу; только затем сможем мы начать понимать силу чувств, которую эти фразы как выражают, так и контролируют.
Лаконизм и энергия языка Молитвы становятся очевидны, когда анализируешь использованные в ней глаголы. Это особенно заметно в первых трех просьбах, где порядок слов в греческом оригинале таков: “Святится Твое имя; Приидет Твое царствие; Выполнена будет Твоя воля”. Глагол, выражающий действие, естественно, имеет тенденцию быть главным членом предложения; здесь он придает дополнительную энергию, занимая самую сильную позицию. Более того, ученые говорят нам, что в греческом языке эти глаголы находятся не только в повелительном наклонении, но и в таком грамматическом времени, которое описывает действие, независимо от реального времени, и, значит, они обладают самой сильной формой. Профессор Джеймс Хоуп Моултон, комментируя это, замечает, что язык просьб, обращенных к человеческим начальникам, полон перифраз, посредством которых требование может быть сделано в приятной форме. “Мы обращаемся к Богу, по заповеди Господней и примеру, с просьбой о вере в простейшей, прямейшей и наиболее настоятельной форме, какую может обеспечить наш язык” [6].
Предназначена ли была Молитва Иисуса для повторения? Запись Луки: “Когда молитесь, говорите...”, – отвечает на вопрос утвердительно; даже так, путем самостоятельного варьирования словами, охраняет нас Иисус от приписывания им суеверной важности. (Не стоит сомневаться, что Молитва была дана фактически дважды.) Иисус не пренебрегает даже литературным планом как способом запоминания: в молитве, записанной Матфеем, явно присутствует система в построении, а греческий язык указывает на созвучия в конце строк. Цель этого ясна: молитва предназначена не только, чтобы ее произносили, но и выучивали. Почти совершенно избегая использовать ее публично, мы, без сомнения, слишком отвернулись от нее, опасаясь злоупотребления Молитвой. Иисус осуждает “многословие”, а не “многие молитвы”, и сам он, в час своего страдания, “отошед, молился, сказав то же слово” [7].
Это много лучше, потому что слова сами по себе никогда не следует использовать так, чтобы они превратились в заклинания, которые бормочут. Смысл важнее слов, как бы не был совершенен их выбор. Одна религиозная женщина, больше сочувствующая литургическим формам, чем большинство из нас, написала: “Часто полагают, что, когда Иисус сказал: “Молитесь же так...”, – он имел в виду не “правильный характер и стремление, основополагающий поступок каждой молящейся души”, а “ту словесную форму, которую следует повторять христианам чаще, чем остальные”. Как следствие, в этой молитве люди, с почти невероятной глупостью, находят материал для пустых повторений, которые Иисус особенно осуждал. Снова и снова в публичных и частных обрядах Молитва Господа произносилась наспех, в таком темпе, который делает невозможным осознание ее громадных и глубоких требований” [8]. Такие искажения существовали, очевидно, уже во втором веке.
Это Господня молитва, потому что она является его даром ученикам. Эхом ей звучит “Авва, Отче”, произнесенное Иисусом в Гефсиманском саду и возвеличившее им Божью Волю [9]. Более того, молитва и была предназначена Иисусом для этого, а не для самого себя. Признавая полную тождественность своей природы человеческой, мог ли он сказать: “Прости нам долги наши”, – или, по версии Луки, – “Прости нам грехи наши”? Это он говорил двенадцати апостолам в час их испытания: “Молитесь, чтобы не впасть в искушение” [10]; и для них, и для тех, кто следовал за ними, Молитва является, по словам Хью Лэтимера, “суммой и коротким изложением всех молитв”, включавшей все, что они могли справедливо просить и дающей стандарт, по которому можно было бы мерить качество того, что они произносят. Если их молитва соответствует по своей сути и масштабу этим мыслям, разумеется, при условии ее искренности, то это хорошо и желанно в глазах Бога.
В заключение следует сказать, что эта молитва не предназначена для духовно непреобразованных людей. Ее общий смысл подразумевает не только осознание Божественной цели, но и сознание, находящееся в мире с Ним и обновленное по подобию Христа. Кто еще может сказать, что он простил всех должников?
Примечания к главе 4.2

1. Матфей 6:7
2. 3-я Царств 18:26
3. J. W. Thirtle “The Lord’s Prayer: an Interpretation”, 1915
4. Марк 12: 40; Лука 20:47
5. Римлянам 1:9; Ефесянам 1:16; 1-е Фессалоникийцам 1:2; Филимону 4
6. Grammer of N. T. Greek, Prolegomena
7. Марк 14:39; Матфей 26:44
8. Evelyn Underhill “Abba”
9. Матфей 26:39; Марк 14:36; Лука 22:42
10. Лука 22:40