33. Судьи или подсудимые? (Матфей 7:1-6)

Не судите, да не судимы будете;
Ибо каким судом судите, таким будете судимы;
и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.
И что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего,
а бревна в твоем глазе не чувствуешь?
Или, как скажешь брату твоему:
“дай, я выну сучек из глаза твоего”;
а вот, в твоем глазе бревно?
Лицемер!
вынь прежде бревно из твоего глаза,
и тогда увидишь, как вынуть сучек из глаза брата твоего.
Не давайте святыни псам
и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями,
чтоб они не попрали его ногами своими
и, обратившись, не растерзали вас.

Начиная с седьмой главы Матфея Нагорная Проповедь вступает в свою финальную часть, являющуюся высшей точкой сказанного. Иисус нарисовал портрет ученика и его жизни в миру. Он показал, что эту жизнь можно сохранить только путем личного и сокровенного общения с Богом; это общение влечет за собой зависимость от Бога, освобождающую от страха. В противоположность этому он описывает беспокойное и завистливое сердце тех людей, которые сравнивают свои и чужие обстоятельства.
Здесь он продолжает демонстрировать результаты такого сравнения нас с другими, касаясь не только внешних условий жизни, но и наших личных качеств. Замечательный пример человека, назначившего себя судьей над своими делами, – фарисей из Луки 18:11-12. С огромной иронией говорится, как он “молился сам в себе так: “Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди ... или как этот мытарь”. Однако и он, и кающийся сборщик податей одновременно стояли под испытующим взглядом Бога, и в результате один из них “пошел оправданным в дом свой”. Но это был не фарисей, а тот, кто признавал себя грешником и молил Бога: “Будь милостив ко мне”.
Притча верно иллюстрирует сказанное Матфеем в главе 7:1-5, и сравнивает под несколько другим углом праведность истинного народа Завета с традиционной праведностью современного Иисусу иудаизма. Человек, живущий с Богом и в Боге, находится под судом. Все известно о нем живому Богу, и между ним и Богом либо существует мир, либо – нет. Однако за этой постоянной проницательностью всевидящих Божьих глаз стоит окончательный суд, который придет, когда приговор будет вынесен и судьба определена. Ход мысли, ведущей к Притче о Двух Строителях, не оставляет сомнений в том, что Иисус имеет в виду Судный День, когда говорит (на что указывает и время глагола): “Не судите, да не судимы будете”. Судимы кем? Благоговейное уклонение от произнесения Божественного Имени и использование вместо этого пассивной формы глагола – одно из свойств языка Иисуса. Он сказал, что человек, знающий Божий Завет и хранящий его, всегда живет как тот, кто будет судим в назначенный день Богом.
Постоянное сознание того, что должен наступить суд, может иметь большие последствия. Для человека знание того, что он оценивается не своей собственной мерой и что в будущем его истинное и спрятанное “я” будет раскрыто, должно придать жизни серьезность и целостность. Однако существует опасность, что такие люди будут требовать, чтобы и другие соответствовали их образу жизни. Поступая так, они берут на себя роль критерия для других людей, а потому, независимо от их истинного усердия, возможно, – и цензора: из подсудимых они превращаются в судей.
Они внимательны к благоденствию других людей и предлагают свою помощь в учтивой и доброжелательной, как они считают, форме: “Дай, я выну сучок из твоего глаза”. Фактически же, их любовь – это себялюбие. Они, в действительности, не забывают о себе в нуждах других людей, а их ощущение превосходства сияет еще ярче в контрасте с виной ближнего. Даже если желание помочь вполне искренне, они всегда будут думать: “Это благодаря моей силе он преодолел свою слабость”. Можно пойти еще дальше: слово “судить” в этом контексте не исключает своего более резкого значения “признать негодным”, а это значит потенциально “уничтожить, свести к нулю”, то есть произвести насилие над человеческой душой. Это акт не любви, а ненависти, что, в свете Матфея 5:21-22, содержит в себе зародыш убийства.
Почему человек, стремящийся к праведности, упал в такую топь? Мало-помалу он пришел к тому, что увидел у другого те ошибки, к которым сам был не склонен, приобретшие угрожающие размеры, и его собственные недостатки потеряли значение. Никакая любовь не слепа так, как любовь к себе; в конце концов, его зрение так засорилось, что его попытка помочь была бы актерством. Он подобен человеку, носящему бревно из крыши в своем глазу и пытающемуся вынуть щепку или маленький сухой сучок из чьего-то глаза; бревно в его глазу – это его чувство собственного достоинства. Если он им отмеряет приговоры другим, то та же мера ожидает его самого в день, когда, по его мысли, он будет оправдан. Возвратился старый принцип из закона, “мера за меру”, но не в материальной, а в духовной сфере; тот человек, для которого он был отменен заповедью непротивления злу является сам объектом наказания “глаз за глаз”. Прощение по отношению к другим прокладывает путь к Божиему прощению нас; осуждение других ведет к Его осуждению нас. Дух самонадеянности может открыться даже в малом: в непрерывном ворчании о реальных или воображаемых чужих недостатках; к таким людям Иаков обращается со словами Иисуса: “Не сетуйте, братья друг на друга, чтобы не быть осужденными: вот Судья стоит у дверей” [1]. Такие ворчуны, подобно фарисеям, в большей степени думают о себе, а не о Боге.
Вошедшее в поговорку высказывание о сучке и бревне содержится в раввинских писаниях и является примером колкого еврейского юмора. Понимание содержащейся в нем колоритной гиперболы совсем не трудно для знатоков языка английской деревни, где что-то маленькое может быть “почти так же велико, как пчелиное колено”, или очень худой человек сравнивается с “шуршаньем ветра”. “Соленые” выражения простого народа, живущего на земле, – вот лучшая аналогия языку Иисуса.
Слова Господа отражаются в послании к Римлянам 2:3: “Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела?” Вся 14 глава этого послания является призывом воздерживаться от осуждения в том, что можно оставить на собственной совести человека. Кто-то, говорит апостол, может ограничивать себя в еде и делать это во имя Господа; другой, так же искренно, может есть с благодарностью любую пищу, которая имеется. Если каждый поступает, чувствуя Господа в сердце (и его душевное состояние жизненно связано с этим), то он выполняет и то, и другое для своего Господа. Поэтому, обращаясь к представителям противоположных точек зрения, Павел говорит: “А ты что осуждаешь брата твоего? Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов” [2]. Нам помогает параллель между “осуждаешь” и “унижаешь”: Суд, который здесь имеет в виду Павел – это приговор, который легко переходит в презрение к брату, за которого умер Христос.
Для самого же Павла очень мало значит, что он может стать объектом людской оценки; он даже сам себе не судья, потому что даже если он ничего за собой не знает, это еще не значит, что он оправдан. Судья ему – Господь. “Посему (говорит он) не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения” [3].
“Судить” – слово с множеством значений, и только в контексте можно определить, что имеется в виду в каждом отдельном случае. “Суд” (в смысле справедливого решения) упомянут самим Господом вместе с “милостью и верой” как “важнейшее в законе”, что “оставили” книжники и фарисеи [4]. Лидия могла правильно сказать Павлу и Силе: “если вы признали меня верною Господу, то войдите в дом мой...” [5]. Следовательно, если суд, в смысле осуждения других, исключен, то предписан суд как проницательность. Ученики должны быть рассудительными, не будучи судьями, – дилемма, которая может быть полностью разрешена благодаря принципу, данному несколькими стихами позже. Оставшаяся часть главы показывает в развитии ступени разделения людей во взглядах в результате действия слова Божьего. Даже в этой жизни Слово испытывает людей и открывает что-то в их истинном характере. Первое расхождение происходит между теми, кто почитает святое, и теми, кто в своей чувственности находит святое противным себе.
“Святыня” (или “святое”) – это термин из закона, употреблявшийся для пищи, предлагаемой в жертвоприношение, отведать которую могли только священники и их домашние, и, притом, только, если они прошли процедуру очищения [6]. С другой стороны, мясо животных, растерзанных зверями, есть было полностью запрещено и его следовало бросить псам [7]. Эти требования ритуала рождают выражения, применяемые Иисусом в отношении к духовным вещам. “Псы” были в еврейской традиции нечистыми животными, а свиньи вызывали особенное отвращение начиная со времени, когда Антиох Епифан предписал язычникам приносить их в жертву. Но для Иисуса отличительные особенности – это понятия не физические, а нравственные и психологические. Притча того же времени, процитированная во втором послании Петра 2:22 (и, возможно, частично связанная с Притчей 26:11), делает псов и свиней символом непристойности плотской человеческой природы. Притчи 11:22 – исключительно ветхозаветный пример использования образа свиньи, вошедший в поговорку, и несет ту же идею невежественной чувственности. Однако в Книге Премудростей Иисуса, Сына Сирахова 22:12-13 (неканоническая книга, цитируем ее только для иллюстрации) написано: “С безрассудным много не говори, и к неразумному [к свинье – в английском варианте] не ходи; берегись от него, чтобы не иметь неприятности и не замарать себя столкновением с ним [когда он отряхнется – в английском варианте]”. Это, в свою очередь, напоминает Притчи 9:7-8: “Поучающий кощунника наживет себе бесславие, и обличающий нечестивого – пятно себе. Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя”.
Жемчуг духовного слова вызовет только богохульство у слепых невеж; то, что свято, не может быть подвергнуто осквернению сладострастных людей. Должны ли мы их судить, в таком случае, и говорить: “Этот человек достоин Слова Божьего, а этот – нет “? Несомненно, это не наше дело – выносить приговор и определять, кем они являются с точки зрения Бога, а еще меньше – проклинать и считать, что они – за чертой Божией милости. (Какую бы надежду имел тогда Савл Тарсянин, бывший в свое время так озлоблен по отношению к Церкви, как упрямая бродячая собака?) Истина, которой мы владеем, и спасение, которое она дает, – это Божьи дары, и мы должны обращаться с благоговением к Дающему.
Эти слова налагают на верующих одну из самых трудных задач: умение быть проницательным. С одной стороны, ни один из стихов не был, подобно этому, подвержен такому неоправданному использованию для прикрытия малодушия или духовного снобизма; сказанное не может означать, что проповедованию должен помешать страх того, что слово будет подвергнуто презрению. Кроме того, это налагает ответственность на тех, кто осуждает время и способ нашего свидетельства. Даже в чтении проповедей для широкой аудитории мы можем заметить сдержанное молчание относительно тех вещей, которые обычный человек не в состоянии воспринять. Бог запрещает нам накапливать жемчуг, но и не следует бросать его, как отбросы в свиную кормушку, откуда он будет вытолкнут и втоптан в грязь. Есть определенный эгоцентризм в попытке навязать спасение тем, кто этого не хочет и возмущается вашими действиями; это выдает в вас отсутствие почтения к святости Бога и уважения к личности людей. Только Бог может претендовать на власть над человеческими сердцами, и Он формирует их без насилия, по-своему. Нам нужно помнить, что в то время как Его милостью мы можем стать носителями Его слова, это – Божья деятельность, а не наша собственная. Когда мы больше всего забываем себя, мы наименее напористы в наших отношениях с Богом и людьми, а потому наша работа по спасению душ от смерти лучше выдержит испытание огнем.
Примечания к главе 6.1

1. Иаков 5:9
2. Римлянам 14:10
3. 1-е Коринфянам 4:1-5
4. Матфей 23:23
5. Деяния 16:15
6. Левит 22:10
7. Исход 22:31