36. Последнее испытание (Матфей 7: 21-27)

Не всякий говорящий Мне: “Господи! Господи!”
войдет в Царство Небесное,
но исполняющий волю Отца Моего Небесного.

Многие скажут Мне в тот день:
“Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали?
и не Твоим ли именем бесов изгоняли?
и не Твоим ли именем многие чудеса творили?”
И тогда объявлю им:
“Я никогда не знал вас;
отойдите от Меня,
делающие беззаконие”.

Итак всякого, кто слушает слова Мои сии
и исполняет их,
уподоблю мужу благоразумному,
который построил дом свой на камне;
И пошел дождь,
и разлились реки,
и подули ветры,
и устремились на дом тот;
и он не упал,
потому что основан был на камне.

А всякий, кто слушает сии слова Мои
и не исполняет их,
уподобится человеку безрассудному,
который построил дом свой на песке;
И пошел дождь,
и разлились реки,
и подули ветры,
и налегли на дом тот;
и он упал,
и было падение его великое.

В процессе проверки плодов тех учителей, которые претендуют на то, чтобы их выслушали, ученик сам подвергается испытанию. Умение различить ложное и истинное, зло и добро, будет плодом его собственного сердца. В то же время, то, что слово делит людей на разные группы, проверяет каждого отдельного ученика “вплоть до разделения души и духа, составов и мозгов”; окончательное же деление произойдет в тот день, когда судья провозгласит, кто “войдет в Царство Небесное”, а кто будет “изгнан”. Слова “тот день” в библейском и иудейском применении являются специальным термином для времени вынесения решения.
Величайшая сущность этих стихов состоит в том, что Иисус спокойно берет на себя роль будущего Судьи. Судьба людей будет в его руках, и предстающие перед ним обратятся к Иисусу с пылким благоговением: “Господи, Господи!” В связи с этим слово “Господи” выходит за рамки формы учтивости (“Господин”) и приобретает смысл духовного звания: изображая себя в этой роли, он заявляет о себе не только как о Мессии, но как о Сыне Божием. К этой высшей точке прилежные читатели подошли подготовленными: Иисус уравнял страдания во имя правды со страданиями за Него; он, будучи тем, кто больше Моисея, дал новый закон [1]. Учение, данное им, неотделимо от его личности и характера. Никто, кроме Иисуса, не мог произнести Нагорную Проповедь. В то же время, он не только сам воссиял посредством Проповеди, он как будто приоткрыл завесу над будущим: без слова претензии слушателям была дана быстро промелькнувшая картина лабиринта времени, где они увидели Судью, восседающего на троне, и это был никто иной как Иисус Назарянин. Проповедник, способный сделать такое, не был просто крестьянином, обладавшим талантом учить.
Он описал два типа людей, приходящих к его судейскому месту. Первые – люди, щедрые на слова. Всю свою жизнь они горячо исповедовали его имя, потому что назвать его “Господом” в полном смысле слова – это и есть вероисповедание [2]. Это, однако, бесплодное дерево, рождающее только листья, и пустая душа, приносящая только слова [3].
Учитывая этот приговор, другие молят Судью принять во внимание их дела. Они были учителями, сильными в Писаниях, имели влияние среди новообращенных и основывали церкви. (Так, может быть, можно перефразировать их заявления, пользуясь современным языком.) Если же кто-то из критиков отважится сказать, что лучше было бы кормить голодных или одевать раздетых, он не должен игнорировать, что они следовали примеру самого Христа. В дни его плотской жизни он был прежде всего пророком, а самой главной его работой было прощение грехов, поэтому проповедь Христа распятого и несение людям примирения с Богом не могли не нравиться Иисусу. Тем не менее он “объявляет” (и это слово кажется иронической копией их заявлениям об его имени): “Я никогда не знал вас”. Эти слова – самые страшные во всем Писании. При всем своем рвении эти люди были неизвестны ему, потому что они никогда не знали его; употребляя его имя, они обманывали самих себя, но его они не ввели в заблуждение. И, как бесценный вывод, он добавляет слова Псалмопевца: “Отойдите от Меня, делающие беззаконие” [4]. Когда они заявляют у Луки: “Мы ели и пили перед Тобою, и на улицах наших учил Ты”, – они названы “делателями неправды” [5]. Ни причисление себя к его церкви, где он находился между ними во время Преломления Хлеба, ни деятельность по распространению Благой Вести и учреждению общин верующих не гарантирует его одобрения в день суда.
Мы, кажется, зашли в тупик. Если ни слова, ни дела не принимаются во внимание, чего же требует от нас этот Судья? И по какому закону может считаться “беззаконным” следование образцу его собственной деятельности? Решение обеих проблем может быть найдено в критерии, определяющем, кто может войти в Царство, провозглашенном в стихе 21: “исполняющий волю Отца Моего Небесного”. Исполнять волю важнее, чем выполнять работу, ведь все проявления усердной работы могут быть только внешними, а в конце окажутся пустыми и горькими, как плоды Мертвого моря. В то время как человек не может выполнять волю, не делая работы, – ведь от него требуется делать, а не просто знать – он может работать по каким-то другим мотивам, чем желание выполнить волю Божью. Он может так поступать, чтобы добиться человеческого восхищения его дарами, его рвением, его самопожертвованием; или его тайным мотивом может быть желание возложить на Бога свои долги, что, по его мнению, означает, что Бог должен выполнить Свою часть “сделки”, даровав усердному человеку вечную жизнь в ответ на труд и лишения в этой жизни.
Закон Христа – закон любви, поэтому все, что делается без любви – беззаконно. Отсюда следует, что “если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы” [6]. Тот же человек, для которого Божья воля становится его собственной, будет выполнять работу естественно: он не будет пытаться считаться с Богом, не будет подсчитывать, сколько он сделал того или другого, его правая рука не будет знать, что делает левая. Он станет орудием осуществления Божьей воли, потому что благодаря любви его собственная воля поглотится Божьей. Только действительно сильное побуждение может превратить человеческую личность в нечто целое, объединив его сердце в страхе имени Господа [7]. Когда это так, чувства, фантазии и желания могут сосредоточиться в одной точке и укрепить волю так, чтобы придать постоянное направление внутренней жизни человека. Следовательно, слова и дела людей не являются разобщенными, они – не результат эгоистических и непоследовательных мотивов, а часть целого, отражающего Личность более значительную, чем они сами. Таким людям посвящена молитва Павла: “Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа” [8].
Мы были бы лицемерами, если бы не признали, что такое единство разума и воли в любви кажется каждому из нас неким идеалом, неясно осознанным и недосягаемо далеким; мы не в состоянии поддерживать нашу линию поведения без постоянной борьбы, и это обстоятельство отражено во многих метафорах, сравнивающих путь последователя Христа со спортивным состязанием (в том числе и в словах самого Господа): “Подвизайтесь (т. е. старайтесь) войти сквозь тесные врата”. Это все еще идеал, который должен быть достигнут в будущем, когда Бог будет “все во всем”, а где есть любовь Бога, в том направлении мы будем незаметно тянуться. Этого не может быть без любви, а потому без любви не может существовать никакой жизни.
Однако Иисус не использует нигде в Нагорной Проповеди абстрактное существительное “любовь”, и оно только дважды встречается в синоптических Евангелиях. В первых трех Евангелиях он даже воздерживается от глагола “любить”, применяя его редко, за исключением тех случаев, когда он ссылается на Ветхий Завет [9].
Не трудно понять, почему это так: абстракции могут слишком легко быть оторваны от реальности и стать средством выражения бесстрастной философии или многословной сентиментальности. Слово “любить”, в частности, имеет склонность приобретать такой эмоциональный ореол, который вводит в заблуждение по отношению к своему значению до такой степени, что люди говорят: “Я не могу полюбить этого человека”, – имея при этом в виду, что не чувствуют эмоционального тяготения к нему. Иисус скорее бы дал изображение любви в ее жизненном проявлении; предпочтение абстрактному конкретного, отличающее еврейское мышление, нигде так не очевидно, как в его словах. Если, однако, для наших рассуждений нам потребовалось бы выделить то качество, которое является общим для всего, что описывает Иисус в Нагорной Проповеди, то единственным качеством, служащим корнем для всего остального, была бы любовь; это еще вернее по отношению к личности Христа и к тому откровению, которое он воплотил в себе, или, выражаясь на языке закона: “Люби Господа, Бога твоего”. В такой любви, которую требовал закон и которую Иисус продемонстрировал на словах и на деле, и состоит секрет преданной воли. Этот принцип нужно иметь в виду, когда читаешь притчу, которой завершается Проповедь.
В одной узкой долине, простирающейся вниз к Галилейскому морю, два человека решили построить дома. Лето было достаточно ранним, и по скалистому дну долины текли ручьи, а после зимних разливов осталось пространство, покрытое песком. Здесь, прежде чем строить, нужно было немного разровнять площадку, благо вода была под рукой. Один человек так и поступил, и строительство стало продвигаться очень быстро. Иногда он поглядывал с иронической усмешкой на другого строителя, работавшего без передышки выше, на выступе скалы.
Этот человек, однако, знал свою страну. Когда вернется зима, в результате сильных ливней долину заполнят потоки воды, ветер, ворвавшись в пространство между холмами, подует, как из трубы, с безумной яростью и поднимет огромные волны далеко на море. Все это, вместе с проливным дождем, станет испытанием для многих здешних домов.
Так и случилось; вся сила бури обрушилась на дом, стоящий на скале, но напрасно. Другой же дом был разрушен. Водоворот рек размыл песок и гравий в основании дома. Пошел дождь, нанесший сокрушительный удар, вся конструкция закачалась и затряслась на ветру, подмытые снизу и разбитые сверху, бревна и балки дома затрещали, упала крыша и рухнули стены. От дома не осталось ничего, кроме множества обломков, подхваченных рекой.
В Галилее, где была произнесена Нагорная Проповедь, каждый понимал, что один из строителей был разумным и предусмотрительным человеком, другой же – глупцом, ведь они знали, что для строительства твердого фундамента дома, в зависимости от обстоятельств, нужно либо раскопать наносы до скалистого основания, либо строить на каменных выступах. Понимали ли они при этом, что тот же принцип содержится в вопросе вечной жизни? Или они полагали, что закон причины и следствия не имеет отношения к духовным вещам?
Притча установила три вещи. Во-первых, она снова провозгласила принцип человеческой свободы: люди способны выбирать, на каком фундаменте строить. Без этой свободы притча бы не имела смысла; если люди были бы просто автоматами, запрограммированными для жизни или гибели, эти слова стали бы насмешкой над ними. Во-вторых, притча призвана поддержать работу самого человека: фундамент – не просто восприятие слов Христа, но и их воплощение в жизнь; на этом фундаменте человек и призван строить. И, наконец, третий и самый важный урок гласит: каковы дела человека, таков будет и их итог.
Этот урок никогда не был так актуален, как в наше время. Вещи таковы, каковы они есть, и последствия будут такими, какими будут, и никакими попытками обмануть природу мы не сможем этого избежать. Люди, знающие, что они не могут игнорировать гравитацию и законы механики, обижены на то, что Божьи пути в духовной сфере так же неколебимы, как в материальной. Они знают, что поиски вечного двигателя – занятие для чудаков, живущих в иллюзорном мире, созданном ими самими; однако, в непостижимых вещах они принимают сентиментальную позицию, разрушающую нравственный порядок человеческого мира. Почему они думают, что могут избежать последствий пренебрежения Божественными принципами? Отрицать, что жизнь может быть построена на Божьем фундаменте, значит отвергать порядок и рациональность Его творения, то есть смеяться над Богом, а “Бог поругаем не бывает”, ведь (заимствуя другой образ из Писания): “Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную” [10].
Результат, к которому приводят Божественные принципы, провозглашен был в прежние времена в словах, составляющих суть притчи Господа: “Как проносится вихрь, так нет более нечестивого; а праведник – на вечном основании”; “Коснись нечестивых несчастие – и нет их, а дом праведных стоит” [11]. Подобно стене, которую “обмазывают ... грязью”, “бурный ветер разорвет” нечестивых в Божьем гневе [12]; и буря, которая возметет их, как “прах”, – Суд Божий в “тот день” [13].
В то время как на этом смысле притчи можно не очень подробно останавливаться, следует все-таки остерегаться возможного неправильного толкования. Речь идет о следующей из этой притчи доктрины о спасении делами. Такое неверное понимание возможно только, если оторвать притчу от ее основания. “Слова”, которые люди должны услышать и исполнить, целиком охватывают учение, приведенное выше. Оно отражает две контрастные идеи праведности: с одной стороны, праведность закона, а с другой – праведность сердца. Недостаток закона в том, что ему не удается преобразить человеческую личность. Однако существует предел тем требованиям, которые предъявляет закон, детальный и суровый. Если бы каждое наставление было бы выполнено до конца, праведность была бы достигнута и больше ничего бы не требовалось. Однако, даже если бы человек, предположим, мог соответствовать нормам поведения во всех деталях, вся сфера его сокровенного “я” осталась бы нетронутой законом. Нечто в самой сердцевине его существа осталось бы не просто неизменным, но и недостижимым для закона.
Жизнь, однако, будет сильно проигрывать высочайшим нормам закона; как результат этого, человек, честно преследующий цель достигнуть такой законной праведности, никогда не познает истинного мира в душе, за исключением, конечно, тех случаев, когда требования закона касаются не больше, чем простейших социальных норм его времени. Если же человек стремится к чему-то большему, чем этот низкий уровень, он будет постоянно неудовлетворен тем, что его достижения так невелики. Допустим (а это легко может произойти), его душевная честность ослабла от напряжения. Это может повлечь за собой одно из двух (или и то, и другое): в лучшем случае человек будет довольствоваться выполнением внешних поступков, так или иначе сердце его будет участвовать в том, что он делает. Достаточно того, что он совершает движение праведности, как обряд, выполняя его без ошибок. Он может более скрупулезно выполнять требования закона, тем самым успешно скрывая от себя свою внутреннюю тревогу. Как только человек согласился с этой особой и реальной нормой, вторая опасность притаилась рядом: он может делать что-то для того, чтобы люди могли видеть, насколько он праведен; если поступки совершаются не для Бога, то они делаются для людей. В любом случае человек играет роль, и во втором примере он – лицемер, обманывающий других и, возможно, самого себя. Его действия являются внешней демонстрацией, которой могут прямо противоречить его мысли и побуждения.
Всему этому Иисус противопоставил праведность, имеющую отношение к Царству Божиему: праведность, не знающую пределов; он рассматривает каждый поступок как выражение побуждения, а любое побуждение – как потенциальный поступок. По этому стандарту закон, запрещающий убийство, осуждает злобу, а закон, запрещающий прелюбодеяние, порицает вожделенный взгляд. Сфера его действия – все человеческое существо; находясь под таким законом мы никогда не можем сказать: “Мы сделали достаточно”. Качества, изложенные в Заповедях Блаженства, должны были отразить все стороны жизни; только тот, кто сам проявляет характер Небесного Отца, является истинным Божьим Израилем, народом Его завета и Его детьми.
Что же такое “камень” из притчи? В раввинской интерпретации это один из элементов истины, связывающий вторую часть Притчи 10:25 с Мессией как “Праведником”, вечное основание, на котором стоит мир. Поэтому Иисус говорит, что тот человек, который слушает и поступает по его учению, строит окончательно. Христос же и есть тот Камень, потому что от него произошли слова жизни, ставшие фундаментом для людей. “Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос” [14]. Однако, в свете того, что Иисус сам говорил: “не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих”, – он взял на себя ответственность за то, что сказанное им – это слова Бога. Если же Слово Божье есть основа всего в мире, а слово Иисуса – фундамент жизни, то, следовательно, в нем говорит Бог. Не удивительно изумление его слушателей, ведь “он учил их как власть имеющий, а не как книжники”. Простой крестьянин, он произносил красивые и мудрые слова, постепенно готовя слушателей к тому, чтобы идти дальше, чем когда-либо шли в своих речах пророки в старину, потому что он говорил божественные вещи: его учение – это та основа, которая должна определить судьбы людей. “Никогда человек не говорил так, как Этот Человек!”
Но его слово – не только фундамент, оно же и разделяет людей. Начиная с отделения Церкви от мира, этот процесс продолжался в рамках Семьи, отличая истинных братьев от ложных; завершится же все делением пополам сердец в “тот день”, когда тайное станет явным. Постепенно действие слова разделяет людей на две группы: благоговейных и чувственных, тех, кто стремится к жизни, и тех, кто держит путь к гибели, исповедующих Христа истинно и ложно, и, наконец, тех, кто выполняет волю Отца, и тех, кто действует по собственной воле. И в этой заключительной притче это разделение является полным: люди, построившие конструкцию своей жизни и личности на основании его учения, устоят, в то время как дома других будут превращены в руины, когда налетит буря Суда. Судный День откроет их качества, потому что слово, сказанное им, вынесет им в последний день приговор.
Примечания к главе 6.4

1. Матфей 5:10-11, 28, 34, 39, 44
2. сравните с 1-м Коринфянам 12:3
3. Иаков 2:17; Иоанн 2:4
4. сравните с Псалтирем 6:8
5. Лука 13:25-27
6. 1-е Коринфянам 13:3
7. Псалтирь 85:11
8. 1-е Фессалоникийцам 5:23
9. Второзаконие 6:5; Левит 19:18
10. Галатам 6:7-8
11. Притчи 10:25; 12:7; сравните с Притчами 1:27-31; 14:11; Псалтирем 36:10
12. Иезекииль 13: 10-14
13. Псалтирь 1:4; Матфей 7:22
14. 1-е Коринфянам 3:11