Я верую в Бога Всемогущего

И во Христа Иисуса, Сына Его единственного, Господа нашего,

Рожденного от Духа Святого и Девы Марии.

Он был распят при Понтии Пилате и был похоронен,

И на третий день восстал из мертвых

И вознесся на небо,

И воссел по правую руку Отца,

Откуда он придет судить живых и мертвых;

И в Святом Духе

Святая церковь,

Отпущение грехов,

Воскресение плоти

И жизнь вечная.

Самая ранняя форма "Апостольского кредо", 340г.н.э., известного теперь как "Старое Римское Кредо".

Целью этой книги является рассказать о том, как малоизвестные личности, группы и религиозные сообщества боролись за сохранение или возрождение изначально существовавшего христианства апостольских времен. История их интересна не только потому, что мужчины и женщины были малоизвестными людьми, но и потому, что они были до крайности добродетельны – многие из них даже чрезвычайно, учитывая эпоху, в которую они жили. Они пытались поддерживать некий стандарт добродетели, который был намного выше, чем было принято считать для религиозных лидеров того времени. Эти люди и сообщества были отвергнуты не только их современниками, но были также несправедливо осуждаемы схоластами последующих поколений. В веровании и мировоззрении они были намного ближе к самым ранним росткам Христианства первого века, и глубоко западающий в душу пример самого Христа имел для них больше значения, чем для носителей религии Назарянина всех последующих столетий.

Прежде всего необходимо узнать, что эти люди считали важным для сохранения или возрождения. Из религиозных догматов и этических принципов раннего христианства – до этого греческие философские концепции все более и более вытесняли еврейские, главным образом ветхозаветные, образы мышления – здесь будут вкратце рассмотрены девять, как важнейшие именно для данного повествования. Каждая из них являлась в свое время и в своей стране как бы ключевой. Каждая почиталась таковой, что разум над ней не властен. Каждой из них достойные люди тех времен придавали в своей вере и поисках того, что они считали конечной христианской истиной, основополагающее значение и не могли от нее отказаться, не нарушив внутренней гармонии.

Авторитет Писания
Когда автор Деяний рекомендовал иудеям из Вереи относиться к каждому слову с рвением и исследовать Писания ежедневно, чтобы испытать учение Павла, он таким образом поступал совершенно, как было принято в то время. Это были собрания людей изучающих Библию – в первую очередь Ветхий Завет, а затем стали включаться и апостольские чтения. Первые христиане со всей убежденностью верили, что Господь через Ветхий Завет обещал и детально описал всю будущую жизнь и служение Иисуса из Назарета, и что тем же Святым Откровением впоследствии были явлены требования к духовной жизни. Они развенчали откровенный мистицизм и чувствовали себя более комфортно, находясь в простом библейском классе Андреаса Кастельберга, как описано здесь в третьей главе, нежели среди других христиан того времени.

Крещение верующих
Ранние христианские церкви, как открыли археологи, имели не купель, а баптистерию. Одна из них, в Эммаусе, имела три метра в длину, один метр в ширину и полтора метра в глубину. В архитектурном плане первые церкви были похожи на римские дома, а бассейны эти являлись усовершенствованными сборниками дождевой воды. Это возвращает нас мысленно к "домашним церквям" первого и второго веков, когда, как об этом рассказывает "Пастор Гермес", новообращенный приобщался к вере погружением в воду, выходя оттуда "восставшим к жизни". В церкви первого века крещение могли принять только взрослые и только сознательно и добровольно. Часто встречающийся символизм принятия смерти и обретения жизни при крещении отражает значимость, придаваемую этому обряду, а также и картину его проведения. Как это будет показано позже, те учителя, которые сподобились сделать крещение центральным событием в жизни верующего 16 века, были хорошо знакомы не только с основами Писания, но и с трудами первых отцов церкви.

Будущее царство Христа на земле
"Самым разительным фактом в доникейском христианстве является надежда, связанная с приходом Христа и царствованием его на земле". Этот комментарий историка Шаффа целиком обязан трудам, дошедшим из первого века. Папию принадлежит следующее уведомление: "Когда правление Христово установится на земле, придет тысячелетнее его царство по воскрешении мертвых". Папий, умерший в 163г. н.э. близко знал людей, лично встречавшихся с Иисусом, а Эвсебий особо подчеркивает апостольское происхождение этой надежды на тысячелетнее царство. Труды Тертулиана (162-240гг.) изобилуют ссылками на Миллениум и на грядущий камень, который ударит по истукану из пророчества Даниила. И далее он делает замечательное предсказание, утверждая, что на основе Писания он ожидает образования на руинах из обломков Римской империи отступнической церкви, наделенной светской властью. Ипполит (умер в 236г.) подобным же образом писал о возрождении Римской империи под новой личиной и управляемой Римским Правом. Именно этому толкованию суждено было обрести важнейшую значимость в 16-19вв. среди групп верующих, о которых пойдет речь.

Бессмертие
Надежда на будущее бессмертие являлась, несомненно, мощной движущей силой для евангелизации ранних христиан. Речь шла не о личностном бессмертии (т.е. в этой жизни): перспектива вечной жизни ставилась в тесную зависимость от принятия воскресения Христова, о котором говорилось как о первенце в грядущей жатве праведных по Его приходе. Заключение Комиссии, назначенной архиепископами Кентерберийским и Йоркским (1945г.) с темой работы "Об обращении Англии" гласило: "Главным мотивом Нового Завета можно считать жизнь вечную, не для всякого и каждого, но для верующих во Христа, воскресшего из мертвых. Мысль о присущем душе бессмертии находит свои корни в греческих, а не в библейских источниках". Ирений (130-202гг.) называл еретиками тех, кто исповедовал канонизацию святых немедленно после смерти. В "Диалоге с евреем Трифо" Юстиниан (100-165гг.) писал:

"Ибо если вы в разговоре с истинным христианином не поддерживаете этих взглядов, да еще и поносите Бога Авраама, Бога Исаака и Бога Иакова и говорите, что нет никакого воскресения из мертвых и, что души после смерти возносятся на небо – берегитесь, чтобы вам не пришлось жалеть. Но я и все другие истинные христиане знаем, что будет воскрешение и тысячелетие в отстроенном заново и украшенном Иерусалиме, как это было предсказано Иезекиилем, Исаией и другими пророками".

Этот отрывок позже стал сильнейшим раздражителем для Кальвина, что другие не отреклись с такой легкостью, как это сделал он, когда счел для своей выгоды целесообразным. Греческий взгляд на бессмертие, укрепившийся по окончании апостольской эры – в состоятельности самого Юстиниана сомнений нет – стал главным, в основном благодаря огромному влиянию Оригена. Его объемистые труды – шесть тысяч работ, записанных семью стенографистами, постоянно сменявшими друг друга и остававшимися в его присутствии с рассвета и до поздней ночи, и переписываемые таким же числом копировальщиков, – наносили бесконечные удары по идее воскрешения и имели тенденцию подменять примитивный библеизм аллегорией и философией.

Ад
Второе послание Фессалоникийцам, второе послание Петра, Письмо Варнавы и иные ранние сочинения, контрастирующие с идеей вечной жизни и вечной погибели, ясно указывают, что концепция вечных огненных пыток проклятых, как это представлялось средневековой церковью, являлась более поздним толкованием или вставкой. Важность всего сказанного для настоящего изложения станет важной позже.

Бог-отец, личность и дело Христа
Об этом много еще будет сказано позже. Но есть достаточно свидетельств в пользу точки зрения Фаггинера Авьера Гарвадского:

"Тринитарианизм четвертого века недостаточно четко отражал раннехристианское учение о природе Бога, напротив, он являлся отклонением от этого учения. Оно развилось в пик унитаризма и никогда не было превалирующим. Догмат Троицы обязан своим существованием абстрактным спекуляциям небольшого числа ученых. В дни Тертуллиана говорилось, что "рядовые" христиане считали Христа человеком".

Тот факт, что ведущие реформисты 16 века вначале отрицали сами и поощряли других к отвержению тринитарианизма, а Лютер признавал: "ничто в Писании этой догмы не поддерживает", – но потом обратились к нему, привел к сложным испытаниям совести, как об этом будет говориться позже.

Как это часто бывает в спорах, крайности порождают крайности, и некоторые считали, что отказ от признания троицы равносилен отвержению уникальности и божественного сыновства Иисуса Христа. Это далеко от истины. Ранняя церковь никогда не уставала отмечать, что Иисус был и есть Сын Бога – не отрицают этого и современные их преемники – что Он есть истинное откровение и посредник между Богом и человеком, ставший теперь выше, чем сами небеса, что Его – слава и сила.

Этика любви
Величайшее значение для периода времени, освещаемого в этой книге, имел брошенный Христом этический лозунг безоговорочной любви. Главная тема здесь – использование силы христианином, особенно в противодействии злу или в случае вынужденной защиты. Пример того, что Цвингли мог быть изваян с Библией в одной руке и с мечом в другой (памятник Цвингли в Цюрихе), указывает на возможность такого компромисса в этом деле. Фактом является то, что церковь могла заявлять, что имя Христа не являлось для них препятствием в участии в кровавых преследованиях тех, кто в силу своей совестливости не мог себе позволить ответить тем же.

Для церкви первого и второго века эта тема не была животрепещущей, т.к. члены ее составляли незначительное меньшинство в империи и никогда не были у власти. До тех пор, пока нашествия варваров не поставили вопрос о рекрутстве. Однако нет никакого сомнения, что принципы понимались правильно, как об этом свидетельствует написанное спустя сто лет после апостольской эры:

"Как может христианин участвовать в войне, нет, как может он служить в армии даже в мирное время – ведь Христос отнял у него меч? Ибо, хотя солдаты приходили к Иоанну и получили напутствие, как служить, хотя даже сотник уверовал, Господь впоследствии, отняв меч у Петра, разоружил и солдат".

"Правильно ли поступаешь, подпоясываясь мечом, если Господь провозгласил, что кто с мечом придет, от меча и погибнет? И может ли дитя мира, которому не подобает идти даже в суд, участвовать в битве? И имеет ли право тот, кто не должен мстить даже за себя самого, заключать в цепи, сажать в тюрьму и пытать других? Один только факт перехода из лагеря света в лагерь тьмы уже есть прегрешение".

Когда в конце 3-го века была введена всеобщая воинская повинность, многим христианам были отсечены головы за отказ надеть солдатскую бляху. Точно также и для тех, кто является героями нашего повествования, несовместимость доктрины христианской любви и использования физической силы даже в целях самозащиты было кардинальным догматом веры.

Экклесия
Понятие экклесии или собрания верующих было важнейшим элементом выживаемости ранних христиан. Сохраняя некоторые черты богослужения в еврейской синагоге и преобразуя ее для более широкого круга понятий, они придерживались основного ключа: "Есть только один Учитель, а мы все братья". Французский ученый Август Сабатье отмечал, что:

"Мы не находим никаких следов разделения первых христиан на светских и духовных. Все члены являлись избранными и, наоборот, эти же люди всем коллективом являлись духовниками и пророками. У них не было пассивных членов. Самые застенчивые являли свою долю активности и ни в коей мере не считались обузой".

Здание духовного равенства было социально и этически мощным и хрупким одновременно, открытое для попирания сильными лидерами. Название "братья во Христе" является связующим элементом всех временных и пространственных перипетий этой книги. На протяжении всей истории отдельные лица и целые группы искали возможности возродить простую обстановку горницы Тайной Вечери, как некий идеал для христианского братства, тесное единение родственных душ, трансформируемых Словом Божьим, признательным только одному Учителю.

Престол Господа
Причастие или "преломление хлеба", как оно известно среди тех, о ком здесь пойдет речь, вначале имело форму простого "поминовения", постепенно (в течение первых двух веков) обрастая теоретическими надстройками понятия мессы и евхаристической жертвы. Со временем писатели тех времен еще сильнее аллегоризировали обряд, что указывает на большое к нему внимание. Те, кто позднее рассматривали "преломление хлеба" более как поминовение, чем жертву, поступали так веря, что таковой была его прежняя форма и еще потому что это более гармонировало с образом Спасителя по Писанию. Могучая цементирующая сила такого "братского стола", поддерживающая дух свидетельствования Господа и упрямой лояльности к властям тех, о ком сейчас пойдет речь – изумительный исторический факт.